Эти листья, как и она, видимо, также захотели свободы, утоляя ее жажду этим, пускай и кратковременным, но полетом.
«Ах, да, – вспомнила она, – в последнем аккорде Лунной сонаты врывается и властно заявляет о себе подобное дуновение, яростный порыв свободы».
Вот почему под не прекращающимся осенним листопадом женщине хотелось услышать мощное аллегро этого Бетховенского произведения.
Она почти слышала эту музыку, а перед собой, не поверите, видела гигантскую мерцающую фреску из золотистого дождя листьев.
Она содрогнулась. И трепет охватил ее, казалось, она стала свидетельницей необычайной тайны неизъяснимого созвучия музыки и красоты…
Эта живая связь ее душевного настроя и природы, словно таинственный пианист, извлекала музыку из осеннего воздуха. Женщина слышала в ней мощные аккорды Лунной сонаты, и от этого ею овладевала невысказанная радость, как особая милость, явленная ей вдруг свыше.
– Ну, вот, ты и попался, – пойман летящий прямо на женщину резной кленовый лист и, будто в ответ на эти слова, раздался последний аккорд Лунной сонаты, призывая проявить милосердие, позволить этому листику испытать еще хоть какой-то миг вольной, свободной жизни.
Женские руки высоко подбросили листик. Он тут же влился в вихреобразное кружение своих собратьев.
Женщина наблюдала за этим осенним танцем над головой, вслушиваясь в отдаленное эхо последнего аккорда Лунной сонаты и улыбалась.
В эту минуту она осознала: возврата к прошлому не бывает.
ПОСИДИМ У ОГНЯ…
Кажись, добралась. Наконец-то.
«В-о-о-н тот неказистый домик, почти у леса. Э-хе-хе-эх! Что же так далеко забрался? А вдруг ты будешь не рад мне или не один дома? Рисковая все же: явиться вот так, без предупреждения.
Я так ждала этой встречи! Всю жизнь, наверное!»…
Солнце садилось. Снег еще буянил, поблескивал под заходящими лучами. Зима продолжала вызванивать и морозной свежестью, и сохранившимися гроздьями рябин, и поскрипыванием под ногами снежного наста.
Вблизи дом производил очень даже благовидное впечатление: добротным был. Заметно, что сруб вязали не ахти какие мастеровые, но рубили все же не очень топорно. Окна обрамляли резные узорчатые ставни…
И женщина вспомнила где-то прочитанное: у деревянных изб цвет не постоянный. Если солнце выглянет, такой дом становится «вкусным», как пчелиный мед, уютный он… Если за облаком скроется, – начнет серебриться. Вечером – темнеет, а вот утром, – наоборот, светлеет, синь от неба принимает…
Лес здесь – сразу же за избой, рукой подать.
Женщина легонько отворила калитку. Тут же послышался лай собаки. Она выскочила из своего укрытия, и, уставившись на неожиданную гостью, залаяла. Начала метаться по дуге, насколько ей позволяла лязгающая цепь.
– Ну, что ты, ну, что ты, – несмело успокаивала пса женщина. – Я же своя, своя, понимаешь? Роднее человека у меня, чем твой хозяин, нет.
Собака как-то приутихла, словно пыталась понять смысл доносившейся женской речи.
– На вот тебе, – порылась в сумке незнакомка и бросила псу остатки недоеденного бутерброда.
– Полкан, ты чего?! Кто там тебя побеспокоил? – на крыльце в наброшенном на плечи полушубке появился мужчина, могучий с виду.
– Я это, я, Солнце!
– Кто?! – удивился хозяин. – А ну, подходите ближе. Полкан, свои, на место, ступай, дружок, ступай.
Пес послушно засеменил к конуре.
Гостья медленно, все же с опаской, миновала лохматого сторожа, и приблизилась к крыльцу.
– Солнышко, это я.
– Ветла, ты, что ли? – почти вскрикнул от удивления мужчина.
– Я самая.
Мужчина засуетился.
– Боже ж ты мой, не ожидал, подумать даже не мог. Как же ты меня разыскала, как добралась? В дом входи, в дом, вон вся продрогла, заходи. Хорошо, что засветло, иначе и заблудиться могла. Здравствуй, родная, здравствуй.
С этими словами наклонился к женщине, как-то робко поцеловал ее в щечку.
Ветла ответила тем же.
Пропустив вперед себя женщину, хозяин закрыл изнутри на задвижку входные двери.
– Проходи, не стесняйся. Проходи смелее… Не удивляйся. По-холостяцки живу.
Хозяин щелкнул выключателем.
В горнице загорелась одна-единственная лампочка. Видимо, небольшой мощности. Свет как-то «прищуренно» рассеялся вокруг. Оглянувшись, женщина увидела разгорающиеся в печи поленья. На полу – обычные цветные домотканные дорожки.
Сняв шубу, хотела затем снять и сапоги.
– Не