– Между собой случается, – выпалил он. – А про таких я и знать не хочу.
– Отлично, – улыбнулась Планета. – Но я-то тебе нравлюсь? Тяни за язычок.
Сомм неожиданно признался себе, что да, она ему нравится. Это было немыслимо, противоестественно, кощунство и святотатство, но его к ней тянуло. Он вспомнил про Сому. Вот приблизительно так. Нет, сильнее.
Шов на Планете Путина разошелся, и вывалились два мягких горба с розовыми пупырышками по центру. Сомм ничего подобного в жизни не видел.
– Потрогай, – приказала она.
Он послушался, и сомодел стремительно прыгнул вверх. Планета стянула остатки комбинезона. На ней не было ни шерстинки, ни чешуйки. Только гладкая поверхность без наростов и нарывов, без шрамов и лишаев. Встречались только редкие бурые пятнышки, которые чуть успокоили Сомма: хоть что-то неладно.
– Разденься сам, – велела Планета.
На Сомме было лишь Махогу ведомо, что: какое-то тряпье, подпоясанное разорванными и заново связанными кушаками. Не пояса, а гирлянды. Он взялся сперва за одно, потом за другое.
– Живее. Смотри на меня и не тяни.
Он кое-как стянул с себя все это убожество.
– Сунь мне руку между ног.
– Я тебя пораню, у меня почти плавник.
– Суй!
Он осторожно сунул.
– Чувствуешь, какая я мокрая?
В Соме, когда там прятались, бывало влажнее, но в Планете – намного приятнее. Сомодел, не спросив разрешения, чуть разделился. Из багрового отверстия потянулись клейкие белесые нити. Они приставали к шпалам.
– Это потому что я хочу тебя. Я захотела тебя сразу, как только ты пришел мне на помощь.
Его? В чешуйчатой коросте, с рыбьим хребтом, пучеглазого, сплошь в перепонках и бородавках? Она возжелала Сомма-недоумка? Правда, чем дальше заходило дело, тем меньше он себя таковым ощущал. И речь изменилась уже заметно. Он словно умнел рядом с нею.
– А усы-то, – восторженно проговорила Планета и поочередно, а после – вместе – обсосала оба.
Усы-то пока были просто смех.
– Целуй меня, осетр, – продолжила распоряжаться Путина. – Мне нравится запах рыбы. Обнимай.
Сомм неуклюже приложился к ней тонкими губами, стараясь не поцарапать, но она единым засосом втянула в себя всю целиком его острозубую ротовую полость. Проникла языком в глотку так, что пищевод сократился; затем – в гортань, едва не задушив – Сомм забился в кашле, и его колкие объятия поневоле становились все крепче и жарче. На безупречной коже Планеты выступили кровавые капли.
– Поверни меня задом, – приказала она. – И войди. Только не надо торопиться, а то паёк у вас тут не особенно богатый. Выбор, я имею в виду, невелик. Знаешь, почему я все это делаю?
– Нет.
– Потому что я тебя полюбила. Первого в жизни. Тут не важно, ты урод или красавец. Главное в душе.
Она уперлась ладонями в драные шланги, пригнулась и широко развела ноги. Сомм осторожно вошел и едва не взорвался. Стало нестерпимо скользко,