А. П. Чехов. Вацлав Воровский

. Но из этих немногих редко кому приходилось пробивать себе путь в такой серой и тусклой среде. Через плохонькие уличные юмористические журнальчики (ибо в то время у нас не было идейной или художественной юмористической печати) мелкими незначительными рассказами-шаржами пробивался к известности А. П. Чехов. И когда наконец он обратил на себя внимание публики и критики, за ним был ряд непроизводительно потраченных усилий на поиски себя и своего места в литературе.

      После ряда предыдущих поколений, насквозь пропитанных альтруизмом и так называемой «тенденциозностью», Чехов поражает какой-то холодной безжалостностью анатома, для которого как будто нет людей, а есть только трупы, подлежащие вскрытию и изучению. Это объективное, аналитическое отношение Чехова к действительности вытекали из его резко критического отрицательного отношения к этой действительности. Чехов по самому складу мысли изображает главным образом все мелочное, ничтожное, мещанское в нашей жизни. А так как это мелочное, ничтожное, мещанское в то время (да и сейчас) составляло главное, доминирующее, то не удивительно, что Чехову удалось описать громадный круг современности. И в этой ненависти и критике он был беспощаден. Добрый, мягкий, нежный в личной жизни, он был ядовит, жесток, безжалостен перед лицом господствующей пошлости.

      Правда, нельзя отрицать, что не все, что отвергал Чехов, было на самом деле достойным отвержения, явлением отрицательным. Серая обстановка, в которой он вырос, наложила и на него свой отпечаток. Если он вынес из нее ненависть к пошлости и мещанству, то вместе с тем он вынес и свойственные этому мещанству неверие в методы политической борьбы, успевшие к тому времени разочаровать широкие слои интеллигенции. Отрицая современную действительность, Чехов должен был непременно апеллировать к чему-то лучшему, верить во что-то грядущее. Но потому ли, что он никогда не задумывался над путями развития, потому ли, что он не мог постичь этих путей, он не смог выработать в себе ясного представления о том, каково же это грядущее лучшее. «Через двести – триста лет жизнь на земле будет прекрасна» – вот та туманная формула, в которой, как белка в колесе, вертится мысль Чехова.