И у них оставался поруганный и униженный, но все еще очень сильный союзник – сам город. Ведь его «канонический» облик, которого он достиг к концу XIX века, это и был для всей старой России тот нерушимый образец, то состояние, которое внешне уже определяло понятие «город». То есть здесь отчетливо сохранялся и все время довлел над сознанием сам образ городской среды. Он по-прежнему царил в людском восприятии, когда они видели рядовую застройку, улицы, пересекающиеся под прямым углом, здания классической архитектуры, храмы, мостовые. Тот вечный феномен, при котором каждое отдельное старое городское здание особой ценности и значимости, кажется, и не имеет, ограничиваясь поддерживающей ролью, но все время они непреложно формируют целостное представление именно о городе. Он и оставался поруганным, израненным, но несомненным памятником культурного ландшафта, особым природно-рукотворным образованием. И селяне, даже пригнав сюда своих коровушек и овечек, до конца не могли ни отнять, ни чем-то заменить этот городской облик Мышкина. Он нерушимо оставался историческим и ландшафтным памятником долгой творческой деятельности XVIII–XIX веков.
И средь его пересекающихся под углом улиц, его геометрически правильно очерченных площадей, его дворов и переулков по-прежнему (хоть и «незаконно»), но обитал его главный, его великий житель – городской миф Мышкина. Вот он-то неумолчно, непрерывно и собеседовал с малочисленными коренными горожанами, создавая сердечный резонанс со всем смыслом их жизни и памяти и со всеми возрожденческими стремлениями их души.
Универмаг
У современного ярославского культуролога Е.А. Ермолина есть безошибочное замечание: «Мифу, чтобы быть Мифом, нужны адепты, хотя бы один адепт». А в униженном и оскорбленном «маленьком Петербурге» адептами оказывались все уцелевшие горожане и их дети, воспитывающиеся на ностальгической боли о былом, бесчестно отнятом «величии». Все они, словно французы Квебека, вековечно несущие в душе больную память о сражении на «равнинах Авраама», хранили скорбь о катастрофе родного города. И, совершенно безосновательно, мечтали об его возрождении.
И все эти люди, как умели, чаще всего до слез наивно, самой повседневной практикой своего бытия творили сопротивление абсурду повседневности. И их муравьиные труды ясно выделяли их среди пришельцев, все больше сакрализовали Миф и одновременно смущали пришельцев своей неодолимой стойкостью в «городской вере».
Известно, что все мифы весьма разнятся между собой и можно, например, различать мифы актуальные (живые!) и мифы неактуальные (мертвые). Так тихий и скромный миф «бывшего города» Мышкина оказался и живым, и живучим, он согревал память уцелевших горожан, он начинал удивлять