– Сельских? – Обдумывая неожиданное предложение управляющего, Олдер покрутил в руке свой всё ещё недопитый кубок. – Знатным невместно общение с простолюдинами, даже такое, но если это хоть немного развлечёт моего сына… – Приняв решение, Олдер опустошил кубок и вновь пристально взглянул на Ирмира. – Ты сам подберёшь из сельской ребятни наиболее подходящих. Если Илар, старый пень, вздумает возражать, скажешь, я приказал!.. А теперь – ступай…
Когда же ночь уже полностью вступила в свои права, смывший с себя дорожную грязь и уже переодетый в домашнее Олдер вновь наведался к Дари. Дремлющий при входе Илар, завидев пришедшего в столь поздний час хозяина, попытался встать и поприветствовать господина, но Остен остановил его едва заметным движением головы. Зайдя в спальню сына, Олдер прежде всего направился к столику у окна и положил на него принесенный под мышкой подарок, который привёз Дари из Милеста. Поколебался с минуту, но разворачивать не стал, а подошёдши к кровати, устроился на самом краю.
Свеча в ночнике едва заметно мерцала, а сам Дари крепко спал – он натянул одеяло едва ли не на нос, так что напоказ были выставлены лишь тёмная взлохмаченная макушка да часть щеки. Олдер осторожно убрал с бледной скулы сына тёмные прядки. Он не был лекарем, но в своё время ему удалось вырвать сына из лап лесной лихорадки, хотя приглашённые к ребенку врачеватели, как один, блеяли что-то про смирение, волю богов и что сделать уже ничего невозможно… Ученые глупцы ошиблись – они вообще часто ошибаются. Правда, сам Олдер едва не сжёг себя и свой дар начисто, отдавая жизненные силы мечущемуся в бреду, задыхающемуся из-за страшно опухшего горла малышу. Но много ли стоят поседевшая голова и утраченная на три месяца способность к колдовству по сравнению с жизнью своего ребёнка?..
Вот только вытащить сына из-за грани, разделяющей миры живых и мертвых, оказалось проще, чем убрать отпечаток перенесённой им болезни: Дари плохо рос, простужался от малейшего сквозняка, да и сам его нрав заметно переменился – мальчик стал задумчивым, тихим, каким-то нездешним…
Олдер же, глядя на своего странного отпрыска, испытывал не вполне естественный для благородного стыд за столь неудачное продолжение рода – уже сейчас было ясно, что воин из Дари при всём желании вряд ли получится, а значит, незыблемая традиция семьи Остенов будет прервана, – а какую-то щемящую нежность и бешеное желание оградить сына от окружающей их жестокости бытия…
– Папа? – Погрузившийся в воспоминания Олдер поднял голову и увидел, что Дари больше не спит, а смотрит на него. Мальчик же сонно улыбнулся: – Теперь всё будет хорошо, папа… Моё морское око, помнишь?
Пытаясь понять, о чём пытается рассказать ему сын, Олдер чуть склонил голову.
– Помню.