Дочки, матери, птицы и острова (сборник). Галина Щербакова

в качестве булыжника пролетариата. Не могу сказать, что в нем умер ученый-лингвист, но стихийный знаток народной речи, которая не в бровь, а в глаз, в нем жил всегда. Я не раз видела, как парой-тройкой слов он разнимал дерущихся. Шалеющие от непонятного – «А чё он сказал?» – бузотеры останавливались, вертя то так, то сяк брошенное им какое-нибудь «лотохи лохмоухие». Я многим словам у него научилась. Но секрет был не только в словах. В нем самом, огромном, рукастом богатыре, который не лезет в драку, а говорит какие-то непонятные, но русские же, русские, нутром чуется, слова, жило нечто, перед чем грубая сила сникала.

      Случилось то, чего не вообразишь. Соседка вечером выдала мне сверток в целлофане, в котором ясно просматривались конфеты «Коркунов».

      – Это вам, – сказала она. – Приходил мужчина, вас не было дома.

      – Когда? – удивилась я.

      – Пока вы были в магазине.

      У меня, как сказали бы раньше, был больничный. Хотя кто это сейчас так называет? Я и врача не вызывала. Позвонила на работу, сказала, что подскочило давление – это чистая правда, – мне сказали: «Отсидись пару дней». Я выпила все нужные таблетки, после обеда меня отпустило, и я действительно пошла в магазин. Соседка мыла свой порог. Я спросила: «Вам ничего не нужно в универсаме?» – «Если не трудно, купите мне стиральный порошок „Лотос“ или „Досю“, что подешевле». И вот я звоню ей, вручаю «Досю», а она мне в ответ «Коркунова».

      – Какой мужчина? – спросила я.

      – Он у вас уже был. Весь такой в растительности. Небольшого роста.

      Я взяла коробку.

      В ней сверху, когда я ее открыла дома, лежало письмо, под ним – пачка долларов.

      «Мой сын, Анна, мне очень понравился. Я – повторяю – много могу для него сделать, но я не террорист, ломиться с пушкой не буду. Прими деньги, они малая толика того, что я был обязан сделать раньше. Ему они понадобятся для поступления в институт, знаю ваши тут штучки. Я не настаиваю на „авторстве“ денег, можете сказать ему что угодно. Мы с Валей расписались и уезжаем в Германию. Пусть она ее обживает, а я потом попробую найти место гибели Домбровского. Такой вот я Фима Григорьев. Представляю, как ты скривилась от отвращения. Конечно, Анна, я не лучший человек на этой земле. Но хорошие на вашей земле на Домбровского наплевали, а плохие на чужой земле вспомнили и оценили. Так что исправь, Анна, мимику. Прими безропотно долг за сына. Ах, какой парень! Какой из него классный может получиться европеец или американец».

      В коробке было семь тысяч долларов.

      Я сроду не видела такого количества денег.

      Вечером уже Николай остолбенело смотрел на эту коробку.

      – Что будем делать? – спросила я.

      – Спрячем до необходимого случая. Если понадобятся для поступления, значит, скажем ему спасибо.

      – А что мы скажем Мишке?

      – Мишке мы скажем, что он должен добиться всего сам. Но ведь мы имели в виду, что будем брать репетиторов? Имели. И что мы хотели для этого сделать? Продать дачку. Продадим. И со своих денег начнем. Ну, а если не хватит…