Глистианство состоит не из порядка и чести, а из сплошных допущений. Вся реальность, кеоторая взрастает из этого ядовитого тумана чудовищна, как ребёнок, отец которого – призрак! Именно поэтому оно так по душе всяким распиздяям и внутренним маргиналам. Церкви – огромные воронки, высасывающие, присваивающие или открыто разворовывающие общественный продукт. И ничего более. Этот жульнический карнавал вот уже две тысячи лет организовывается за счёт карманов налогоплательщиков! Финансово-самообеспечивающаяся система! При их испуганном попустительстве и молчаливом соучастии!»
Гривц, с которым мне нет никакой необходимости вас знакомить из-за ничтожности персонажа, к тому времени разпивший вкупе с таким же Арошей поллитруху полу-марочного винца, купленного в супермакете по тридцать рублей за литр, и потому находившийся вне себя от острого прилива чувств, пристал к арабам и что-то дерзко сказал им дрожавшим от гнева голосом и угрожающе крюча указующий перст.
А потом стал заставлять целовать крест, чего уж вполне добродушные арабы ему простить не могли.
Алкоголь всегда помогал дебилам говорить по существу.
Но тот же алкоголь превращал существо в дебила!
Таково таннство божественной диалектики.
Всё сошло бы, если б не палец! Оказалось, что жест, обозначающий здесь крайнее расположение к человеку, у арабов обозначал совершенно другое, связанное с мамой. А всё связанное с мамой вызывало у арабов ярость!
Пальцы торчали сквозь порванные носки, как патроны в матросской ленте на груди.
Пока Гривц ругался и выгибался, как червяк в Сейме или Фермопильская гитана, араб только посмеивался, но как только Грийц стал славить арабскую маму, араб не в шутку вспылил и всеми клешнями наперевес кинулся на обидчика.
Представляете, как надо вывести из себя араба, чтобы он на вас кинулся с перекошенной мордой?
Только показал миру средний палец – и на тебе! Обсрукция и каннибализм! Не о том мечтали лунными ночами большевики! Не о том!
После того, как огромный, заросший кулаками чёрный монстр вспылил и погнался за ним, Гривц что было сил запетлял между прохожими и как заяц пытался ускользнуть от погони, но араб ухитрился несколько раз подряд цепануть его вдоль загривка огромной мягкой клешнёй и пару раз припечатать каблуком по ягодице.
Потом араб наконец прицелился как следует и ловким ударом выбил шахматы и часы из рук Гривца, и уже не обращая внимание на убегавшего, обратил злобу на часы и шахматы, истоптал и разбросал по всей улице фигуры, шурупы и винты. Видно было, что арабу в конце концов понравилось топтать часы, и теперь он топтал их так, как будто всю жизнь, как будто был рождён топтать шахматы, и только тем в Палестине и занимался. Гривц издали наблюдал за уничтожением своей частной собственности, но не возмущался.
Вернее не возмущался внешне. Видимо внутри него не могло не идти