Эта страна. Фигль-Мигль

от этой повинности или подавали ему пример?), потом – аналитическую передачку про выборы и другие наши несчастья, ещё потом – финал плоского узколобого фильма для широкой и глубокой аудитории и его обсуждение в интеллектуально-аскетичной – не понимать превратно – студии. На этом месте Саша, перенёсший шутки и аналитику, поглубже вжался в мягкий удобный диван. В лобби было полутемно и пусто, телевизор мерцал исправно, щегольски, равнодушный к кипящим в нём страстям. (Если они кипели и если это были страсти.) Участники дискуссии сидели в телевизоре, как в надёжной клетке. Большинство Саша хорошо знал по именам, а двоих – лично.

      – Что ты так смотришь?

      – Я не смотрю, я просто не закрыл глаз.

      – Но ведь хвалят же, – сказал Расправа.

      – Хвалят, потому что боятся прослыть некультурными дебилами.

      «Сто тысяч искусствоведов, занимавшихся итальянским Возрождением, так и умерли, не съездив в Италию!» – выкрикнула из телевизора бодрая старушка.

      – На хера вообще столько нужно, – отстранённо сказал Саша, – на одно-то Возрождение. А во-вторых, нельзя же так простодушно показывать, что судьба ста тысяч искусствоведов тебя заботит больше судьбы десяти миллионов доярок. – Он посмотрел, как Расправа, перед тем как налить в стакан воду из бутылочки, протирает его отглаженным носовым платком. – Интеллигенция горюет только о себе. Как было плохо в СССР писателям, как было плохо искусствоведам… И не так уж плохо, если прикинуть размер дарования к размеру московской прописки.

      – Как-то вы недружно живёте. Не по-хорошему друг к другу.

      – Кто «мы»?

      – Ну как, ты сам сказал. Интеллигенты.

      – Ха! – сказал Саша. – Ха! А вы, бандиты, дружно?

      – С чего ты взял, что я бандит?

      – Глаза-то у меня есть.

      – Меньше телевизор смотри, глазами-то.

      – Я вообще не смотрю телевизор, – оскорблённо сказал Саша. И подумал о всех своих знакомых, которые тоже вообще не смотрели, но, судя по издёвкам и шуткам, были прекрасно осведомлены насчёт контента.

      Расправа зевнул.

      – Устал я, как сивка-бурка.

      – Как савраска.

      – Что?

      – Ты хотел сказать: «Устал как савраска».

      – А сивка-бурка, по-твоему, не устаёт?

      – Он устаёт от другого. На нём, по крайней мере, не пашут. Это же богатырский конь. Богатырские кони питаются огнём, горячими угольями; пьют с хозяином из одной чаши.

      – А савраска?

      – А савраска – крестьянский, мужичий. Заморенная кляча, которую бьют по глазам.

      – И я, значит, похож?

      Саша смешался.

      – Я согласен, что сам ты сивка-бурка. Но говорить нужно «устал как савраска».

      – Не понял, почему. Как ты насчёт бильярда?

      – Нет, – сказал Саша, – я спать пойду. Простите, если не так сидел и не то говорил.

      Попав в номер, он поискал отсутствующий Интернет, потосковал ни о чём, полистал собственный завтрашний доклад… зря он это, тут бы не поправки вносить, а в печку всё разом, в печку… полистал доклад и, как впервые, оглядел комнату.