Как нам кажется, описанная ситуация является естественным следствием развития вербальной рациональности к своим пределам. Имманентным свойством рационального ума является стремление к производству моделей, карт реальности с опорой и без опоры на эмпирические факты. Чем дальше и глубже идет процесс рационального познания, тем больше становится этих моделей, ибо факты сами по себе не определяют теорию, но теория, сотканная из понятий, концептов, определяет то, как и какие факты будут увидены, осмыслены и приняты учеными. Но ученый тоже является человеком, а не бесчувственной машиной (хотя некоторые исследователи чрезвычайно сильно идентифицируют себя со своим мозгом и считают его, по выражению М. Минского, «компьютером из мяса»), поэтому воспринимает, мыслит, творит по-своему, часто неосознанно (или осознанно) игнорируя информацию, которая не вписывается в его модель реальности. В условиях отсутствия однозначных определений понятий, способности рационального ума подстраивать теории к фактам (без злого умысла) мы оказываемся в ситуации, когда количество теорий может расти до конца существования человечества. При этом будет становиться «все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла» (Ж. Бодрийяр), так как близкие или идентичные по смыслу идеи можно выразить тысячами отличных формулировок, речевых конструкций, понятий на разных языках. Они с малыми корректировками могут постоянно дублироваться и воспроизводиться (благодаря современным технологиям это не так сложно сделать), представляясь чем-то новым и угрожая человечеству информационным коллапсом.
Создание карт реальности, которые, в конечном счете, как в случае научного, так и вненаучного познания, оказываются основанными на недоказуемых априорных основаниях – это базовая особенность рациональной познавательной деятельности, которая выступает важнейшей причиной существования множества миров осознанных сновидений.
Эта особенность рационального ума не позволяет абсолютизировать науку и ее положения, но в тоже время, она, вкупе с открытиями постпозитивистов, ни в коем случае не открывает дорогу радикальному релятивизму, в соответствии с которым «ни одна теория не может быть лучше (более истинной) другой». Такое утверждение опровергает само себя: ни одна теория не лучше другой, кроме теории о том, что ни одна теория не лучше другой. Также это не означает, что науку можно свести к мифу, что рациональное познание, основанное на научном мышлении (в том числе, познание осознанных сновидений), не имеет преимуществ перед вненаучным и им можно пренебречь. Иначе мы можем, словно Аристотель, утверждать, что у мужчин больше зубов, чем у женщин, не обременять себя проверкой этой гипотезы и просто верить в ее истинность.
Ввиду