Две сороки, как цыганки, делят краденый лаваш.
Сикось-накось, неумелым, убегающим стежком
изумрудные омелы заштрихованы снежком.
Бесполезной, неимущей (взгляд – в окно, рука – к челу),
мне гадать на чёрной гуще совершенно ни к чему.
Мне гадать на этой гуще всё равно что не гадать,
потому что там, в грядущем, – только снега благодать.
Всякий довод в рог бараний скручен. Тянет от дверей.
Ход баталии банален, как протоптанный хорей.
Воробьи стучат по жести. Скорый поезд прогудел.
В каждой фразе, в каждом жесте – постмодерна беспредел.
Два пробела. Две цитаты. Цитрус. Колкая вода.
И стрекочут, как цикады, возле окон провода.
Мягче слово или резче – всё в кавычках дежавю.
До прямой и честной речи я уже не доживу.
Слишком много напласталось для беседы по душам.
Мне в затылок дышит старость учащённо, как дышал
ты, – в беспамятство ныряя, словно в смертное родство,
бескорыстно повторяя контур тела моего.
* * *
На столе – бедлам. За окном – разруха в красноватом зареве мятежа.
Между стёкол вдруг оживает муха,
пробиваясь к форточке и жужжа.
То весенних фрезий залётный запах,
то светила циркульный полукруг.
Лишь одно незыблемо: справа – запад,
если ты задумал бежать на юг.
Разольём гороховый суп по мискам.
Из другой эпохи, из тьмы другой
нам с картины чёрная одалиска
золотой подмигивает серьгой.
Уперевшись локтем в парчу подушек,
разгрызая косточку миндаля,
ждёт, пока Альгамбра себя потушит,
покачнувшись в пламени фитиля…
Ввинтим в сумрак лампочку: день недолог.
Мавританке – жемчуг, тебе – горох.
Даже дым отечества нынче дорог, –
поразмыслишь прежде, чем сделать вдох.
Только муха скутером ошалелым
в застеклённой мечется глубине.
Только мокрых веток углы и стрелы
ассирийской клинописью в окне.
Курортня зона
бомж на прогретом камне читает сартра
тот кто читает сартра сегодня – бомж
чайка вопит как чокнутая Кассандра
и на нее бинокль направляет бош
буш с высоты планёра грозит Ираку
мысли Саддама прячутся в кобуру
грека с бокалом пива не рад и раку
он половину кипра продул в буру
некий турист проворный как марадона
щиплет лодыжку свеженькой травести
в пластиковом бикини летит мадонна
в шторм но никто не жаждет её спасти
над головой вытягиваясь редея
в кровоподтёках и дождевой пыли
облако то блажит бородой фиделя
то предъявляет розовый ус дали
скачет profanum vulgus в раскатах грома
бросив пронумерованные места
бомж на своем насесте читает фромма
крупные