Рассказы Павла Алексеева, Юрия Зверлина и Дмитрия Ивашинцева – откровенные аллегории, притчи, иногда с налетом абсурдизма. У Светланы Мосовой будничный мир тоже почти отсутствует – в нем правят романтические мечты, порой граничащие со сказкой. И у Даниэля Орлова любовные коллизии связаны исключительно с романтикой: «Анечка желала служить музой. Вдохновлять на прекрасное». Героиня же моего собственного «Пробуждения», вполне обеспеченная челночница, пострадала именно из-за доверия к прогрессивным веяниям, открывшим ей глаза, что счастье измеряется количеством перенесенных оргазмов, – однако поздняя трагическая любовь разом вернула ей человеческий облик. Получается, что семь авторов из десяти витают в символических или поэтических облаках, а в манере жесткого реализма написаны только «Желтая папка» Валерия Попова, «Фонарь» Егора Фетисова и «Старик Нури» Ильи Штемлера. Однако и там нищета и недоверие не играют ни малейшей роли. Новая русская бой-баба из «Желтой папки» вообще хозяйка жизни: «А зачем нам их мафия? У нас своя!» Евдокия из «Фонаря» погружена в воспоминания о блокадных ужасах и страшится только, чтобы вместе с ней не замерзла ее внучка, а старик Нури, тоже во время войны, страдает опять-таки от излишней доверчивости: он принимает в металлолом железяки, которые мальчишки у него же и крадут, и попадает в тюрьму. И вчерашний беспечный озорник чувствует, что внутри у него что-то сдвинулось…
Сквозь какие же очки нужно все это читать, чтобы разглядеть нищету и недоверие там, где на них нет ни намека? Таковы, стало быть, стереотипы, заслоняющие нас – уж не знаю, от какой части западных читателей. В финале статьи и вовсе говорится «о 140 миллионах гордых и упрямых русских, которые, как короткое время казалось, готовились войти в центрально-европейское сообщество, но теперь явно присоединяются к клану коррумпированных руководителей и прячутся за ложными националистическими представлениями о своем прошлом и грядущем величии». Лично у меня нет НИ ЕДИНОГО знакомого, кто бы присоединялся «к клану коррумпированных руководителей и прятался за националистическими представлениями о своем прошлом и грядущем величии». Но есть сколько угодно тех, кто по отношению к Западу таит или не скрывает обиды: мы вас так любили, мы вам так верили, а вы нас держите черт знает за кого…
Строго говоря, «Экзотические родственники» – типичный пример социального расизма – отдельной личности приписываются стереотипные свойства ее социальной группы, извлеченные из исторической Леты. Если применить этот метод, скажем, к сказке «Огниво» гениальнейшего датского мечтателя, можно состряпать что-нибудь в таком роде. «Шел солдат по дороге: раз-два! раз-два!» – вот какова у датчан милитаризация сознания: они маршируют, даже когда на них никто не смотрит, так они и вынашивают реваншистские планы о былом владычестве над Скандинавией. «Солдат взял и отрубил ей голову» –