Мальчику было всего десять, когда мать сбежала, оставив его с обремененным долгами отцом в унылом филадельфийском особняке, постепенно разрушавшемся от небрежения и отсутствия денег. Три года спустя отец умер, и дамы – члены благотворительного комитета пришли, чтобы забрать Бэрона в сиротский приют. В ту же ночь он сбежал, не имея ясной цели, не зная куда, придерживаясь исключительно одного направления. Западного.
Следующие десять лет он бродяжил, перебираясь из одного города в другой, и перепробовал десятки занятий: перегонял скот, клал железнодорожные шпалы и рельсы, искал золото, пока не обнаружил, что может найти больше драгоценного металла за карточным столом, чем в ручьях и речках. В то время Запад был новым, неосвоенным пространством, нуждавшимся в образованных людях, но Бэрон не смел никому признаться, что умеет читать. Женщины влюблялись в красивого юношу, чьи словно высеченные резцом скульптора черты и холодные серые глаза обещали тысячи тайн и несказанных наслаждений, но ни одной не удалось растопить лед, казалось навеки сковавший его душу. Те человеческие эмоции, которые укореняются с самых ранних лет и расцветают в ребенке, познавшем любовь, начисто в нем отсутствовали. Сам Кейн не знал, убиты ли они навсегда или дожидаются, пока их разбудят. Не знал и знать не хотел.
Едва разразилась война, он впервые за двенадцать лет пересек Миссисипи в обратном направлении и записался в армию, но не для того, чтобы помочь сохранить Союз, – просто превыше всего ценил свободу и ненавидел рабство в любой форме. Позже он присоединился к обстрелянным ветеранам армии Гранта и заслужил одобрение генерала при штурме форта Генри. К тому времени, когда они добрались до Шило, он уже числился при штабе генерала. Ему удалось дважды избежать смерти: сначала в битве при Виксберге и четыре месяца спустя под Чаттанугой, при атаке на Мишинери-Ридж, в сражении, открывшем войскам Шермана путь к морю.
Газеты пестрели заметками о Бэроне Кейне, провозглашавшими его «героем Мишинери-Ридж» и превозносившими до небес за мужество и патриотизм. После ряда успешных рейдов Кейна через линию фронта репортеры на все лады комментировали фразу генерала Гранта: «Я предпочел бы скорее потерять правую руку, чем Бэрона Кейна».
Но ни газетные писаки, ни сам генерал не подозревали, что Кейн не мог обходиться без риска, как пьяница – без алкоголя. Опасность, как и секс, словно вливала в его жилы свежую кровь, делала его живым и деятельным. Он привык ставить на карту все. Абсолютно все.
Но постепенно поблекло и это. Карты, эксклюзивные клубы, женщины – ничто уже не имело для него значения. Что-то ушло, какой-то стержень сломался, и Бэрон сам не мог понять, в чем дело.
Кит дернулась, как от толчка, и подняла голову. Разбудил ее чей-то незнакомый мужской голос. Девушка не сразу пришла в себя и, машинально вытащив из-за ворота соломинку, вообразила, будто каким-то чудом очутилась дома, в коровнике «Райзен глори», но тут же вспомнила, что