Волны революции за это время нарастали, особенно с января 1905 г. На эмиграции вообще, и на Владимире Ильиче в частности, это отразилось, с одной стороны, большей интенсивностью и кипучестью работы, а с другой — тем, что стало более неудержимо тянуть в Россию.
Владимир Ильич приехал тотчас после того, как вспыхнула первая наша революция и был провозглашен манифест, открывший двери тюрем и возможность вернуться из эмиграции. Для Владимира Ильича эта возможность оказалась сразу проблематичной: так, он всего одну ночь переночевал по своему паспорту в комнате, снятой для него, и, заметив несомненную слежку, стал менять квартиры и жить по чужим паспортам. Выступал он также под чужими именами. Он указывал на необходимость сплочения рядов, подготовки к решительному бою, к вооруженному восстанию. Он внес также поправку в отношение к первому Совету рабочих депутатов, который тогдашние большевики склонны были игнорировать, на который склонны были глядеть свысока. Он понял то значение, которое имело такое подлинно избранное массами учреждение, он предвидел его роль в будущем.
Пока можно было думать, что волны революции еще поднимаются, Владимир Ильич стоял за поддержку их, за самую революционную тактику. Когда же движение пошло на убыль, он решительно переменил фронт, высказался за необходимость идти в Государственную Думу, пользоваться ее платформой, когда все другие возможности пропагандировать свои взгляды одна за другой отнимались у народа. Газеты с.-д.4 большевиков закрывались одна за другой. До последней возможности партия с.-д. большевиков старалась использовать легальную печать. Но размах пропаганды должен был все сокращаться; приходилось все больше уходить в подполье.
Владимир Ильич вынужден был поселиться в Финляндии, откуда наезжал в Питер, а больше к нему туда приезжали за рукописями, на совещания.
После разгона 2-й Думы, в 1907 г., реакция все сгущалась,