– Тако богу угодно, – сказал Лексей. – Вот родился ты холопом, и быть тебе, Тимоша, холопом. У кого якие матушка да батюшка, тому тем и быти.
– Тимофею хотелось бы из холопов да в князья попасть, – сказал Варак. Все дружно засмеялись.
Тимофей рассердился:
– Хватит вам зубы скалить. Вона Воз яко повернулся, вборзе утро. Собирайте коней, пора домой.
– Тимофею не терпится получить свои вожжи, – снова сказал Варак, но на этот раз никто не обратил внимания на его слова.
Ранним утром, когда еще только серело небо на востоке, когда на горе пробили первые била, Тимофей с холопами вернулись из ночного. По еще сонному подворью ходил старый козел Бек, которого держали в стайне, чтоб ласки не щекотали лошадей. Бек ходил по двору в поисках собаки Бровки, с которой резвился по утрам. Тимофей привязал Соколика у коновязи, а сам пошел к отцу сказать о случившемся. Пока холопы загоняли лошадей в стайню, Варак, чтоб порезвиться, науськивал козла на коня. Козел легонько толкнул Соколика в бок, но конь, не расположенный к игре, отодвинулся от козла. Тогда Варак подвел Бека к морде лошади и хотел за узду повернуть коня, но обозленный Соколик схватил злого холопа за руку зубами. Варак завизжал, схватил хворостину и стал бить невинное животное, норовя попасть по ране. Тимофей вместе с отцом вышел из хижины. Когда он увидел, как холоп бьет Соколика, закричал:
– Ты что деешь, собака? Не тронь коня!
– А пошто он кусается, – показывая окровавленную руку, закричал Варак и еще раз хлестнул коня.
Тимофей, не стерпев, побежал к Вараку и кулаком в ухо свалил его с ног. Перепуганный холоп отполз от сердитого Тимофея, схватился на ноги и побежал жаловаться Захарию.
– Негоже, сыне, людей бити, – сказал Петр, мелкими шажками подходя к сыну.
– Негоже, еже человека. Нешто Варак человек, что бьет язвенного коня? Злее уноши я не видел.
– Не от доброй жизни то. Его бьет отец, бьет Захарий, а он в отместку бьет, кого может.
– Но конь – то в чем повинен? Соколик никогда не кусался. Сие, знать, довел его Варак, что тот его укусил.
Петр подошел к коню, погладил по морде, провел рукой по загривку, похлопал по крупу, разворачивая к чуть поднимающемуся солнцу.
– Успокойся, Соколик. Не все люди одинаковы, яко и кони. Есмь добрые, а есмь и злые. Ты ужо потерпи, Соколик ясный, мы ее, твою ранку чистою росой промоем, мы ее настоями попользуем, запамятуешь про нее. Потерпи, голубок. Будешь еще резвее бегать. Ты, Тимоша, – сказал Петр, выбирая из краев раны шерстинки, – зри, чтобы муха на рану – то не садилась, а я пойду траву да живицу приготовлю, – заспешил, как мог, старый к хижине.
В воротах показался Захарий. Переваливаясь, медвежьей походкой, он направился к коновязи. Узкими заплывшими глазами уставился на шею лошади, потом развернувшись всем грузным телом к Тимофею, прошипел, брызгая слюной:
– Што