Не успела толпа вволю пошуметь, как на пустынном Садовом со стороны Нового Арбата заревели сирены милицейских автобусов. Они мчали пятью колоннами и у баррикады рассыпались веером. Из них высыпали омоновцы – несть им числа – и, не проронив ни слова, бросились на толпу, охаживая дубинками всех подряд. Им отвечали кулаками. Но мужчины в толпе разделены были женщинами и тех, кто пробовал отбиться в одиночку, захлобыстывали сразу несколькими дубинками.
Брызгая кровью, толпа попятилась к тротуарам и проемам между троллейбусами. Окровавленные лица, стоны, ругательства и женские визги омоновцев не утихомиривали, а распаляли. За троллейбусной баррикадой толпа рассыпалась во всю ширь Садового, и избиение ее пошло с таким остервенением, что она вся до единого человека побежала.
Я удирал от дубинного вала к площади Маяковского в кампании народа, гораздо менее меня подвижного. Драпать было стыдно и противно. Кроме того, мне хотелось поглазеть – кого и как будут колошматить, чтоб завтра это описать. Поэтому, прибавив темп, я изрядно от кампании оторвался и стал у арки монументального дома с видом случайного прохожего: не понимаю – что здесь за буза?
Компания строителей баррикады прочесала мимо меня с минутным примерно отрывом от дюжины преследовавших ее омоновцев. Я, добродушно скрестив руки на груди, замер на месте: мне ни до чего нет дела. Но один из дюжины так не посчитал и, поравнявшись со мной, повернул к стене дома и сходу опустил дубинку на мою голову. Я уклонился от удара, спружинив корпусом. Омоновец саданул меня ботинком в бедро. Я плюхнулся в стену и, оттолкнувшись от нее, пнул ногой его в живот. Он отлетел на пару метров. Но сбоку подскочил другой омоновец и со всего размаха огрел меня дубинкой – целил он по голове, попал по ключице. От боли острой в моих глазах потемнело. Я сполз вниз по стене с мыслью: надо закрыть голову – иначе забьют. Но побоев не последовало. Люто залаяла собака – из арки вышла миниатюрная старушка в платочке со здоровенной овчаркой на поводке. Тот омоновец, которому я всадил пинок, прорычал:
– Бабка, убери зверюгу. Пристрелим.
Старушка безмолвствовала, овчарка кровожадным заливалась лаем. Я приподнялся, бочком правым продвинулся вдоль стены и нырнул в арку. Погони не было. Овчарка лаяла и лаяла.
К метро «Маяковская» я добрался без проблем. Ключица ныла. Но ныла вполне терпимо. И лишь дома мне стало ясно: вместо одной кости от правого плеча до грудины – у меня теперь две.
Вызвав «Скорую», я попал в больницу в Сокольниках, где, сделав рентгеновский снимок, мне поставили диагноз – внутренний перелом ключицы со смещением: надо надевать кольца – гипсовую повязку, стягивающую два плеча через шею и спину.
Три дня я привыкал дома жить в обручах из марли с гипсом. Ни 29 и 30 сентября, ни 1 октября, как говорили репортеры по телевизору и приятели по телефону, у Дома Советов ничего нового не происходило. Там по-прежнему