А тогда у великой княгини уже не оставалось душевных сил ждать, и она прибегла к последнему средству: заболела, вернее, притворилась больной и приказала позвать своего духовника, Федора Яковлевича Дубянского (он был не только священником, но и искушенным царедворцем, к тому же духовником и Елизаветы Петровны). После исповеди и последовавшей за ней беседы Дубянский отправился к императрице, дождался ее пробуждения и переговорил с ней так убедительно, что она, наконец, назначила встречу.
Встреча эта имела для Екатерины значение решающее: Елизавета окончательно с великой княгиней не примирилась, но вынесла из беседы твердое убеждение: «великая княгиня очень умна, а великий князь очень глуп». Второе свидание произошло через полтора месяца и окончательно оправдало Екатерину в глазах государыни. Более того, откровенность и крайне непривлекательная картина личной жизни наследника, на которую великая княгиня не пожалела красок, побудили Елизавету Петровну задуматься о будущем своей империи и возложить надежды на одну Екатерину. Кавалер Д'Эон де Бомон, известный международный авантюрист и мистификатор, агент Людовика XV при дворе Елизаветы Петровны, видел великую княгиню вскоре после этих событий. Был он (а возможно, она) личностью весьма наблюдательной и проницательной. Вот его впечатления о будущей великой государыне:
…Пылкая, страстная, романтическая натура; у нее блестящие зачаровывающие глаза, глаза дикого животного; лоб высокий, и, если не ошибаюсь, на нем начертано долгое и страшное будущее. Она предупредительна, приветлива, но когда подходит ко мне, я безотчетным движением отступаю назад: она наводит на меня страх.
Через 20 лет Екатерина напишет нечто вроде отчета перед собственной совестью, который странно перекликается с впечатлениями знаменитого авантюриста:
Если мой век боялся меня, то был глубоко неправ. Я никому и никогда не хотела внушать страха; я желала бы быть любимой и уважаемой по заслугам, и более