Чувствуя себя большой охотящейся кошкой, в плотном пиджаке, сливающимся с темнотой летней ночи, пестреющей качающимися всполохами тусклых фонарей, проскальзывала в залёгших до утра глубоких тенях, нервно нюхала воздух, то ли краем сознания, то ли чем-то более глубинным ощущая даже не аромат – память миндального аромата, сопровождавшего Диану.
Верлен пристально наблюдала, как Орлова идёт к парапету. Её походка не была обычным прогулочным шагом, не была она и торопливой. Скорее, Диана двигалась в чётком ритме, то делая паузы каблуком, то плавно перекатываясь с пятки на носок, то внезапно изменяла угол движения. Майя удивлённо поняла, что улавливает в этой походке элементы танца, загадочного и тревожащего. Однако тангера шла не так долго, чтобы рисунок стал законченным, и затаившая дыхание Верлен вдруг почувствовала лёгкое разочарование от остановки. Показалось, что под левой ключицей потянуло холодком, отвлеклась, потёрла ладонью, снова сосредоточилась. Теперь Диана стояла неподвижно, и Майя, как в Петергофе, опять впилась пристальным взглядом в очертания замершей фигуры.
Прислушалась: в ночной тишине явственно разносился напористый шёпот, удивилась. Зачем в одиночестве, стоя над водой, вдруг читать стихи? Кому? Но каждое слово отпечатывалось внутри, как капли горячего воска на гербовой бумаге: «Помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы, ни злой немочи, ненасытной, будто волчица, – ничего страшнее тюрьмы твоей головы никогда с тобой не случится…»[12]. Подумалось: «Об этом пел ещё Цой когда-то. Ничего страшнее тюрьмы твоей головы… Наверное, это была дурацкая идея – узнать тебя лично. Из-за этого уже который день – заключённая собственных мыслей. Скорее бы дойти до конца и выйти на волю».
Стояла, слушала долгую сырую тишину и короткие всхлипы Дианы: утирается рукавом, опершись боком на кованую решётку фонаря, стучит каблуком, будто отбивает кому-то далёкому сообщение о помощи: короткие, длинные, короткие, и кажется, будто чугунная отливка раскрошится под этими отчаянными стуками-криками… Загривком почуяла беспокойство, когда танцовщицу загородила небольшая группка парней, но обошлось, прошли и ни словом не задели. Вызверилась на себя: «Откуда тревога? Сама охотишься, боишься, что добычу отнимут? Так смотри внимательно, переползай в укрытие, дождись, когда можно сделать прыжок». Окрик подействовал, вернулось обычное спокойствие.
Верлен дождалась, пока Орлова двинется в сторону дома, отступила на несколько шагов, проводила взглядом и дошла пешком обратно к Street. До дома ехать – двадцать минут, пробок нет, до развода мостов как раз успевает. Пока ехала, набрала Шамблена:
– Доброй ночи. Не разбудила?
Анри неторопливо ответил:
– Даже не надейся. Рассказывай.
Не предполагающим ни тени возражения обычным будничным голосом Верлен сообщила:
– Подбери