Лабиринт в никуда. Николай Наседкин

тот договор составлен на двадцати двух листах, и на каждом листе стояла подпись Фроленко, и все это в двух экземплярах. Получалось больше сорока росписей, и каждую досконально исследовали. Понимаешь, почерк – это своего рода привычка, за которую отвечает определенная часть мозга, и эту привычку мы не в состоянии контролировать, она неосознанная. Графолог мне рассказал, если бы даже Фроленко попытался изменить такие неуловимые особенности своего почерка, у него могло это получиться один, два, пять раз, но не сорок четыре раза подряд, где-нибудь его же мозг его бы и выдал, воспроизведя привычный нажим, наклон, округлость и т. д. Наверное, я был слишком молод и впечатлителен, но мне казалось, что Свирский говорит правду. Меня разрывали мысли о его невиновности и что я все принимаю близко к сердцу. Когда судья читал обвинительный приговор, ноги меня не слушались, все вокруг было как во сне, мне казалось, что на скамье подсудимых сидел я, а не Виталик. Чувство вины еще долго меня не оставляло.