– Вы знаете, кто напал на вас с ножом?
Арестант, болезненно поморщившись, отвернулся.
Пеллетер пересел поудобнее – чтобы металлический каркас койки не врезался в ляжки.
– Витье!
Молодой человек, засмотревшийся в задумчивости на раненого, вытянулся в струнку. Вид у него теперь был такой, словно он ожидал собственного приговора. То ли сама атмосфера здесь была такой гнетущей, то ли все они тут просто боялись Фурнье, державшего в постоянном напряжении и заключенных, и персонал.
– Оставьте нас на минуточку, – сказал ему Пеллетер, кивнув на дверь.
Витье отошел к двери и встал рядом с сидевшим на стуле надзирателем. Они не перемолвились ни словом.
Пеллетер, облокотившись на колени, наклонился к больному и, понизив голос, спросил:
– Вы можете мне сказать, кто напал на вас с ножом?
Казалось, что заключенный опять сделает вид, будто не слышал вопроса, но вдруг, не поворачивая головы, он громким шепотом произнес:
– Не знаю.
– А вы знаете, почему на вас напали?
Заключенный закрыл глаза и покачал головой. Он видимо уже думал об этом, но ответа так и не нашел.
– А как насчет тех, кого убили? Люди здесь что-нибудь говорят об этом?
Последовала длительная пауза, и Пеллетер уже начал опасаться, что ему придется начинать сначала, но раненый наконец выдавил из себя:
– Никто тут ни о чем не говорит.
– Если вы сообщите что-нибудь, если поделитесь со мной тем, что знаете, то я, возможно, смогу помочь, – сказал Пеллетер, наклонившись к нему еще ближе и даже съехав на самый краешек койки.
Но никакой реакции опять не последовало.
– Да вы не бойтесь, никто не узнает, о чем я с вами разговаривал. Я и с другими заключенными тоже побеседую.
Раненый арестант вдруг повернул голову к Пеллетеру, глаза его были расширены.
– Я ничего не знаю! Там во дворе было полно народу. Пырнуть меня мог кто угодно, но у меня жалоб нет. И я не знаю больше ничего!
– Ладно, – не стал настаивать Пеллетер.
Зрачки у заключенного были увеличены, ноздри раздувались, и он походил на человека, снедаемого страхом, болью и отчаянием.
– Ладно. – Пеллетер встал, не сводя пристального взгляда с раненого арестанта. – Но это у нас с вами, скорее всего, была последняя возможность поговорить в отсутствие заместителя начальника тюрьмы.
Реакции снова не последовало. На лице арестанта читалось все то же выражение боли и негодования. Упоминание имени Фурнье не изменило ничего.
Старший инспектор смотрел на лежащего арестанта, расстроенный тем, что так ничего и не сумел из него выудить. С каждым новым событием Пеллетер, казалось, узнавал все меньше и меньше, и даже жертвы этих безобразий предпочитали оставаться равнодушными. По опыту Пеллетер знал, что иногда подобная беспомощность была всего лишь вопросом времени, но только не в этом случае.