– Меня ты больше не любишь, да? – заныла Дженни, слезы полились у нее по щекам, и она обхватила голову руками.
Иисусе милостивый, что происходит прямо сейчас?
Я бросился к койке, схватил ее, плачущую, в объятия.
– Милая, я, конечно же, тебя люблю. Успокойся, – сказал ей.
– КАТИСЬ ТЫ НА ХЕР СО СВОИМ УСПОКОЙСЯ! Я СИЖУ В ЛУЖЕ ВОДЫ ИЗ СВОЕЙ ЖЕ МАТКИ! – заорала она.
Я постарался сдержаться, в натуре постарался, но – не сумел. Меня всего передернуло. Всего-то делов – околоплодные воды. Вода из ее матки. Она в ней сидит. Маринуется в маточной жидкости.
И вопит:
– О БОЖЕ МОЙ! ТЫ ЧТО, ВЗЯЛ ДА СХОХМИЛ СЕЙЧАС?
Я принялся неистово головой трясти: «Нет», – но ущерб уже причинен.
Тут заявился анестезиолог, катя перед собой тележку с лекарствами, и я только что не умолял его всадить ей побольше чего угодно. Я в тот день, должно быть, в натуре, онемел от мозгов до самого низа, еще до того, как все пустил к едрене-фене.
Врач позволил остаться мне в палате на время анестезии, и, позвольте вам заметить, ничто не способно подготовить к виду иглы длиной с твою руку, которую втыкают твоей жене в позвоночник. А поскольку она на самом пике схваток, то только и способна, что вздохнуть, когда игла в нее входит.
До тех пор, пока я рта не открыл.
– Ничего себе иглища, едрена-вошь, – только и молвил.
Дженни глянула на меня, набычилась, волком смотрит. Ну, насколько могла, ведь большой живот согнул ее всю до крайности, а сестра ей на плечи налегала, как могла.
– А ну как она чуточку левее попадет и тебя ни с того ни с сего паралич разобьет? – спросил я в ужасе.
– Заткни… пасть, – выдавила из себя Дженни.
После того как анестезия угнездилась, где ей положено, я еще раз убедился, что в нашем договоре есть пункт, по которому клиника признается виновной и я вхожу в число ее совладельцев, если мою жену парализует. Уж коли суждено мне до самой смерти кормить ее протертым горошком да задницу подтирать, так хоть богатым буду.
– Тебе больше никогда не захочется секса со мной, – рыдала Дженни. – Я вот-вот через дырку, куда ты свой пенис совал, человечка вытолкну, и тебе никогда больше не захочется туда снова соваться.
Почему, боже, почему? Почему вбила она себе в голову эту картинку? Не было у меня с ней в сексе никаких проблем, когда она Вероникой была беременна. Никогда не было меж нами всех этих глупиздей типа: «О нет, если я малышу больно сделаю или он мой член увидит?» А сейчас? О Иисусе Милостивый, это для меня конец.
– Ну что за глупости! Зачем тебе говорить такое? – спросил я, нервничая.
Может, затем, что это правда. Человечек прокладывает себе путь по этому каналу, и мне что, полагается не испытывать страха по этому поводу?
Семь часов спустя Билли криком возвестил о своем появлении на свет, а меня вырвало в мусорную корзину около койки.
Теперь мне надо как-то убедить жену, что я не страшусь ее влагалища. По крайности, больше не страшусь.
5. А