Уютный сцены уголок.
Вы апатичного актера
Вдруг превратили в знатока,
И я могу сказать без спора
Победа эта не легка.
Спектакля день в воспоминаниях
Мы все актеры сохраним
И в милых доктора стараниях,
Конечно, Вас лишь обвиним.
В этом году первый раз случилось, что мы с братом были дома вечером, нам не надо было ехать в корпус. Следующий день было 6 декабря – праздновали первый раз именины наследника цесаревича Николая Александровича, кроме того, это совпало и с воскресеньем.
В декабре, перед рождественскими праздниками, состоялись годовые репетиции, которые я хорошо выдержал, праздники я провел дома, мой брат тоже, так что мы все соединились вместе. У княгини Терезии Петровны родился 1-го ноября сын, которого назвали Александром, за него очень боялись, так как его мать была больна чахоткой. Мальчик вырос очень хороший, и моя сестра страшно привязалась к нему. Он был единственный из правнуков императора, сохранивший титул императорского высочества.[88] Вскоре после его рождения, Александр III издал указ, по которому только внуки царей оставались великими князьями с титулом императорского высочества, правнуки же были уже князьями и высочествами, а потомки этих последних, оставаясь князьями, именовались светлостями. Одновременно с умалением титула соответственно уменьшались и права их, сокращались и суммы, отпускавшиеся на их приданое и содержание от Уделов.[89] Александр III так поступил в виду того, что число членов императорского дома с каждым годом чересчур все увеличивалось.
С воцарением Александра III произошли большие перемены в высшем начальстве военно-учебных заведений. Ушел граф Милютин – военный министр, о посещениях которого мы, пажи, всегда хранили самые дорогие воспоминания. Назначен был генерал-адъютант Ванновский. Ушел и главный начальник генерал Исаков, замененный генерал-лейтенантом Махотиным с назначением к нему помощником генерал-майора барона Зедделера. Военные гимназии были переименованы в кадетские корпуса.[90]
Ванновский резко отличался от графа Милютина, у него не хватало той мягкости, доброты, которые сквозили во всех обращениях Милютина с пажами. Ванновский был сухой педагог, формалист, и потому его посещения хотя и не возбуждали страха, но к ним мы относились равнодушно, и он не так вникал в нашу жизнь, интересуясь, главным образом, научной стороной. Что касается Махотина, то хотя он и не был так суров, как Исаков, которого посещения наводили на нас страх, но тем не менее он оставил во мне, думаю, что и во всех пажах, впечатление менее выгодное, чем Исаков. Он не внушал страха, хотя был очень сухим человеком и формалистом, но в обращении с пажами с громкими фамилиями или имевшими связи, держался какого-то заискивающего тона, что не могло ускользнуть от нас, мы были очень чутки. Его помощник – барон Зеделлер – был очень светлой личностью, его появление в корпусе вызывало в нас всегда радость. Это был живой, открытый человек.
Коснусь теперь внутренней