– Садитесь, Шурик, – Митрич вздохнул, скорбя от бестолковости подрастающего поколения. – Выдвинутый предыдущим оратором тезис развить попытается… Торопов Виктор.
Теперь уже Сашка сочувственно пожал Виктору руку.
Виктор встал.
– Повторите, пожалуйста, вопрос, Максим Дмитриевич.
Митрич величественно откинулся на спинку стула.
– Соблаговоляю повторить! Извольте, сударь, на примере одного из поименованных Александром Карпинским подонков, исключая Разумихина, естественно, – объяснить, как они помогают нам, читателям, правильно понять и оценить характер Раскольникова и сущность его теории.
– Извините, но я первый день после болезни и…
– Поздравляю с выздоровлением! Юноша, вы молчали так сосредоточенно, что нам показалось, будто вы способны изречь нечто умное, – Митрич посмотрел в журнал. – А между тем у вас были целых две недели на ознакомление с шедевром Федора Михайловича в наиблагоприятнейшей обстановке – авторитетными людьми (в том числе и мной) неоднократно проверено: лучше всего художественный текст усваивается в горизонтальном положении. И оценку я поставлю соответствующую глубине ваших знаний. И не обязательно «два», о чем некоторые подумали. Я готов дать вам шанс, юноша, изменить мое нелестное мнение о ваших умственных способностях. Если ответите на один единственный вопрос. Скажите, что вам показалось наиболее удивительным и непонятным в этих героях, чем они, может быть, вас поразили?
Виктор задумался.
– Вот Свидригайлов, например. Я не считаю его подлецом. Как можно называть подонком того, кто совершил больше добрых дел в романе, чем все прочие вместе взятые?
Про добрые дела Свидригайлова Виктор прочитал в одной умной книжке – а читать он любил, еще в начальных классах сообразив, что любовью к чтению при прочих равных достоинствах (и даже отсутствии таковых) способен заслужить особое уважение сверстников, – но мнение свое озвучил как внезапно снизошедшее на него озарение.
Митрич заулыбался и стал похож на кота Матроскина, рассуждающего о том, что две коровы лучше, чем одна.
– Браво, Торопов! Классная тема для доклада: «Свидригайлов – русский человек в его развитии». Вот и займитесь. К следующему уроку, аюшки?
– Постараюсь, Максим Дмитриевич.
– А уж постарайся, голубчик! – Митрич посмотрел на Виктора поверх очков и многозначительно постучал указательным пальцем по классному журналу.
– …Итак, красавцы и красавицы, «двойники» в романе – важнейшее доказательство тому, что теория, оправдывающая преступление, преступна. Жить и процветать по ней могут лишь законченные и прожженные подлецы, вроде Лужина – кстати, обратите внимание на говорящую фамилию вышеназванного господина. Потому что даже Свидригайлов, не будучи законченным подлецом – о чем весьма справедливо изволил заметить мсье Торопов, – не выдержал и покончил с собой…
Взгляд Виктора устремился в окно, на памятник Красноармейцу с поднятой в руках шашкой, на покрытую снегом