Отца дома нет сейчас, он к вечеру приходит. И тоже, сразу к дочке. И к жене. Паша почти не встаёт, ей Надя и пить, и есть в постель носит. Паша только по нужде – согнётся углом прямым и так идёт из дома. Спину распрямить не может. Болит спина, не разгибается после родов.
Женщина та, вторая, сегодня опять пришла. Есть им готовит. Снова каша. Та же, что и каждый день. Молока ещё надоила она и в сенях оставила. Это Пашиной коровы молоко. Надя сможет, если что, матери кружку зачерпнуть.
Надежда, четыре года ей всего, а глаза теперь такие, словно лет сто уже прожила. Она ж теперь за всё отвечает, пока отец в колхозе. Корову, конечно, не доит, но птицу покормить – её обязанность. И в доме убраться, и за мамой следить. Игрушка у неё одна всего – из тряпок сплетённая кукла. И ту она всё Александре под бок мостит, на, мол, играйся.
Николай вчера люльку принёс для младшей. Надя, та на печи спит. И представляет уже, как скоро с сестрой они тут вместе возиться будут. В сад Надю не водят – нет здесь сада. И школы нет. Вся деревня – несколько домов. Николай в соседнее село на работу ездит. Вся красота – леса вокруг Жоведя. И грибов много. Всё с грибами – и каша, и похлёбка. Они, сушёные, в корзине возле печи стоят. Мало осталось.
Тесно ему тут. Потолок и стены давят. Но не уйдёт, нет. Александра теперь как часть его. И не бросит он её никогда, малышку эту. Хранитель он ей. Она спокойная, мать свою плачем не расстраивает. Всё спит в основном. А он на неё смотрит. Каждая чёрточка в памяти навсегда останется. Каждая складочка. Глаз не оторвать.
1943 г.
– Надя! – Паша повысила голос до крика. – Надя! Сашка где?
– Да на дворе, возле порога.
– Веди сюда. Есть будем.
Надя выскочила из дома, схватила сестру, потащила к столу. И он за ними. Александра уже сама бегает, лопочет что-то. Никто не понимает и он тоже. Но он везде за ней. Он рад, что в дом её сейчас Надя заволокла. Осень уже поздняя на улице. Холодно. А Александра в тонкой рваной одежонке. Ей холодно, да только она сама-то этого не замечает, не понимает. Потому что ей куры – интереснее. Те, что квохчут рядом и землю лапками роют. Ей бы их потрогать, а они, глупые, в рассыпную.
Паша дочку меньшую на руки к себе усадила и ложку с супом в рот суёт. А Сашка не хочет – ей бы снова туда, где куры гребутся. Суп по подбородку и вниз, на кофту. Пашка плачет, снова стирать. Руки болят уже, кожа потрескалась, в раны трещины превращаются. Жаль ему эту женщину. Молодая ещё, а силы уже словно покинули её. Паша всю неделю последнюю плачет – коровы нет больше. А дети есть, дети остались. Саше молоко нужно, да где ж его взять-то?
А больнее всего душе – Коленьки нет больше. Никогда не вернётся, детей не увидит! Её не обнимет! Как же она без него их в такое время-то вырастит? На супе из воды и двух картошек. Хорошо ещё три курицы есть. Справка пришла недавно, от ноября 1943 г. – пропал без вести. Красноармейца, стрелка, Мозгового Николая Григорьевича, 1907 г.р., считать пропавшим без вести