Дирижабль «Россия». Анатолий Матвиенко

вы изволили сказать – мотор и прочие снасти находятся?

      – Здесь же, на Охтинской судоверфи, – повторил изобретатель. – Это по Неве в сторону Шлиссельбурга. Я могу рассчитывать на вашу поддержку?

      Поляк помедлил. Испытующе глянул на воздухоплавателя.

      – Стефан Карлович вас рекомендовал. Однако сие предприятие мне кажется сомнительным. Я также не чужд новаторства, держу лабораторию для электрических опытов. Вот только подобные траты мне представляются чрезмерными. Положим, вы построите аппарат. Сколько же лет пройдёт, пока вы вернёте вложенные тысячи?

      – Сразу! Нет сомнений, что правительство выкупит его в казну после первых же удачных подъёмов.

      – Стало быть, у вас контракт с Военным министерством подписан? – осторожно встрял Джевецкий.

      – Увы. Часть средств, на постройку отпущенных, военные дали. До показа воздушного корабля ни о чём более говорить не желают.

      Повисла неприятная пауза.

      – Прямо говоря, финансовой выгоды из вашего начинания не приходится ждать, – подвёл черту Наркевич-Иодко. – Не только жертвователям, но и вам самому. Тогда позвольте спросить: зачем оно?

      Костович откинулся на кресле, устало потёр переносицу двумя пальцами. В них въелась несмываемая чернота – верный признак приверженности к работе руками.

      – Это сложно объяснить цифрами. Скажите, панове, вы Родину любите?

      Вопрос, несколько неожиданный после делового разговора о деньгах, застал собеседников врасплох.

      – О какой Родине? Речи Посполитой, германцами и русскими поделённой? Или же о России?

      Наркевич-Иодко первый раз улыбнулся самым уголком рта.

      – Вы, Стефан Карлович, моего кузена напомнили. Он со мной лет десять не разговаривает. Знаете, почему? Однажды после застолья я не подпевал «Ешче польска не сгинела». Хуже того – клятых москалей не поносил, – смутив Джевецкого, он повернулся к сербу. – А какую Родину вы имели в виду? Если память не изменяет, в Австро-Венгрии на свет появились?

      – В Австрийской империи, если точным быть.

      – И вам приписывают громкую фазу, сказанную после пожалования русского подданства за подвиг на турецкой войне. Газеты об этом писали взахлёб, как и в начале осьмидесятых про «аэроскаф». Дай Бог памяти… «Я славянин, и за мать всех славян – Россию – готов отдать жизнь!» Не переменились во взглядах, живя среди русских?