– Что вы думаете о Викторе Махотине как о художнике?
– Сегодня, когда я на пони смотрел у Театра кукол, я подумал: как хорошо быть художником наверное, если ты им стал. Просто лошадки с султанами на головах – и не надо ничего выдумывать. Вот они стоят – и их можно запечатлеть.
Ведь в чем разница между картиной и фотографией? В отношении, которое художник неизбежно вносит. Даже если фотографически копирует – он отношение свое вносит. Вопрос в том, насколько он трансформирует мир.
Витя трансформировал мягко. Не так, как Кандинский, допустим, или там Сальвадор Дали. Я терпеть не могу Дали, считаю, что он – отстой. Насколько Магрит – прекрасный художник, настолько Дали – полный отстой. Сплошная выдумка, выпендреж! Вот Кандинский – из таких – удивительный художник.
Дело в том, что я художественную школу окончил, сам рисовал неплохо. Я мог бы стать художником, но я не знаю, чем бы это закончилось. Я могу сейчас нарисовать дерево, человека.
Дальше – нет, конечно.
Витя потрясающе передает свое отношение – мало кто любовь умел передать так, как он. Я здесь многих художников знаю. И мне интересны всего несколько человек. Давно-давно, в 80-е годы, нравились отдельные работы Языкова (потом, когда я в большом количестве их увидел, – это уже было не то).
Несколько ранних работ СЭВа, просто ошеломляющих. «Взгляд на палача»… эта его работа. В кинофильме «Возрождение» я увидел такой взгляд у нашего актера Б. Плотникова. СЭВ – Сергей Видунов – бывал у меня в гостях, приходил ко мне в последние годы. Где он сейчас, что с ним – не знаю. (Художник Сергей Видунов умер зимой 2004 г., замерз на улице. – С. А.)
У СЭВа мука была достоевская, и это острие – неприятие мира страшное, несогласие очень сильное, – в этом его сила была. И желание, чтоб его кормили, носились с ним, и в то же время – нежелание работать на это, создавать имидж, как другие художники делали. В общем, он по сравнению с Махотиным – как небо и земля. Много в нем было – и гордыня дикая… Сложный СЭВ был человек.
Мне не нравятся ни Брусиловский, ни Волович, – вообще не нравятся. Первая выставка Брусиловского – в 1981 году, ее КГБ разрешил, – тогда это было что-то. Ну а потом поздние – нет, никак. Это настолько неживое все. Мастерство да, но… неживое.
А Махотин – он, казалось, не старался вообще, в нем не было этой печати величия – ни в нем самом, ни в его картинах, но там был гений.
Он был гением без величия. И в нем была эта совершенно живая жизнь.
Помню его большую выставку, которую ему Ройзман устроил. В Музее молодежи. Махотин так всех обнимал, радовался. Это одновременно было и душевно, и как-то по-домашнему.
Он мог быть художником! У него удивительные