– У вас есть какой-нибудь таз?
– Пойду посмотрю, – ответила та.
– И пошевеливайтесь, безмозглое создание! – прикрикнул Жакмор. – Или вы хотите, чтобы она загадила нам все простыни?
Сиделка вылетела пробкой, и Жакмор с удовлетворением услышал, как, скатываясь по лестнице, она бьется головой о ступеньки.
Он подошел к роженице и нежно погладил испуганное лицо.
Ее руки судорожно сжали запястье Жакмора.
– Вы хотите видеть мужа? – спросил он.
– О да! – воскликнула она. – Только дайте мне револьвер, он там, в шкафу…
Жакмор покачал головой. Вернулась сиделка с овальной лоханью, которую использовали при ощипе собак.
– Больше ничего нет, – сказала она. – Уж придется вам приспособиться.
– Помогите засунуть это под нее, – приказал Жакмор.
– Тут края острые, – заметила сиделка.
– Ничего. Это вам всем в назидание, – отозвался Жакмор.
– Это глупо, – прошептала сиделка. – Она не сделала ничего плохого.
– А что она сделала хорошего?
Распухшая спина распласталась по стенкам плоской лохани.
– Интересно, – вздохнул Жакмор, – и что же мы будем делать дальше? По-моему, психиатр здесь совсем некстати…
IV
Он в нерешительности задумался. Роженица молчала, а оцепеневшая сиделка таращила на него глаза, начисто лишенные какого-либо выражения.
– Нужно, чтобы у нее отошли воды, – сказала она.
Жакмор безразлично кивнул. Потом, встрепенувшись, поднял голову. Смеркалось.
– Солнце спряталось? – спросил он.
Сиделка пошла посмотреть. За скалой улетучивался день и поднимался молчаливый ветер. Она вернулась обеспокоенная.
– Не понимаю, что происходит… – прошептала она.
В комнате стало темно, глаза различали лишь какое-то свечение вокруг зеркала на камине.
– Сядем и подождем, – тихо предложил Жакмор.
В окно пахнуло горькими травами и пылью. День бесследно исчез. Темная глубина комнаты выдавила голос роженицы:
– Со мной это больше не произойдет. Я не хочу, чтобы это повторилось.
Жакмор заткнул уши. Ее голос скрипел гвоздем по стеклу. А рядом всхлипывала насмерть перепуганная сиделка. Звуки просачивались в черепную коробку Жакмора и капали ему на мозги.
– Они сейчас полезут, – сказала роженица и зло засмеялась. – Они сейчас полезут, и мне будет больно, а это только начало.
Жалобно застонала кровать. Женщина тяжело задышала, вновь раздались стенания.
– Пройдет еще столько времени, целые годы, и каждый час, каждая секунда будет продолжением этой боли, которая ни к чему не приведет, и этой боли не будет конца.
– Хватит, – отчетливо прошептал Жакмор.
Роженица завопила во всю глотку. Глаза психиатра уже привыкли к свечению, исходившему от зеркала. В нем он увидел, как лежащая женщина выгнулась