Он все уговаривает и уговаривает меня, потом, наконец, сдается.
– Уже недалеко.
Я вглядываюсь в темноту, как кошка, и начинаю различать очертания черных холмов. Это похоже на сельскую местность, только без единого дома.
– Я думала, ты живешь в Лондоне, – говорю я.
– Ну… понимаешь, Кармел. Дело в том… дело в том, что мы жили в Лондоне. Но после смерти твоей бабушки я не смог там оставаться. Потом я встретил Дороти, она настоящее сокровище, и мы поселились в Уэльсе. В ожидании попутного ветра, который забросит нас куда-нибудь еще.
– Бабушка умерла? – Я подскакиваю. – Когда она умерла?
– Несколько лет тому назад. Разве мама не говорила тебе, милая? – Он укоризненно качает головой, как будто осуждает маму за то, что скрыла это от меня.
– Ну, может, и говорила. – Я хочу защитить маму и делаю вид, что не помню точно, говорила она или нет.
– Я думаю, ты бы запомнила, Кармел, – отвечает он, и он, конечно, прав.
Я прихожу к выводу, что невозможно по-настоящему горевать из-за смерти совершенно незнакомого человека, даже если это собственная бабушка. Но очень уж странно выходит, что мама об этом ничего не сказала. Очень хочется спросить, почему они с мамой поссорились, но боюсь, что это будет очень невежливо с моей стороны. Потом мне приходит в голову мысль, что мама никогда ни с кем не ссорится без причины, поэтому решаю держать с ним ухо востро и внимательней присмотреться к нему – тогда, может, сама пойму, в чем дело.
Я ужасно устала, глаза щиплет, как будто в них насыпали песка, но все равно я ни на минуту не могу забыть о маме.
– Можно еще раз позвонить в больницу и узнать, как там мама?
– Уже очень поздно. Персонал спит, потому что сейчас глубокая ночь.
– Правда?
– Угу. Мы позвоним утром, и, даст бог, нам сообщат хорошие новости. Ну вот, мы почти приехали.
Мы все едем и едем, взбираемся на холмы и петляем среди них, и я слышу, как ветер колотит в машину.
– Вот и приехали, – говорит он, и фары освещают самые высокие железные ворота в мире.
– Значит, ты живешь здесь?
Место какое-то пугающее, но я не хочу это говорить вслух.
– Да, временно. Дом выглядит огромным, но мы, Кармел, снимаем только маленький уголок. Остальное пустует.
– Понятно, – выдавливаю я.
Он потирает руки. Так обычно делают люди, когда обдумывают, как им поступить дальше. Он выходит из машины и отпирает большущий замок, который висит на воротах. В свете фар его светлые волосы сияют вокруг головы. Он открывает ворота и возвращается в машину.
Мы въезжаем во двор, и фары освещают огромное каменное здание, похожее на старинный замок. Он останавливается сразу за воротами и выходит, чтобы закрыть их.
Когда он возвращается, я спрашиваю:
– Это замок, что ли?
Он улыбается, выключает двигатель, и фары тут же гаснут, и все погружается в темноту. Теперь он сидит рядом со мной в полной темноте, и я не знаю, улыбается он