Соседка Юля, чем-то тоже напоминая ласковую кошечку, была влюблена в Дениса по самые свои кошачьи ушки. Однако куда было смазливенькой, но самой обычной бердянской девочке до Алевтины! И всего того, что влекло за собой общение с москвичкой. Каждое появление сестёр на каникулах производило очередной фурор, и весь двор где-то неделю – от детей и мамаш с колясками до мясистых лавочных бабушек – обсуждал приезд обеспеченных москвичей.
В какой-то момент Але показалось, что Денис интересуется Юлей больше, чем ею. Но, приглядевшись, девочка сообразила, что это Юля глаз не сводит с Дениса, а он её совершенно не замечает. Как качели во дворе – есть они, нет их – ему безразлично.
Тогда подрастающая Аля – был грех! – свысока смотрела на несчастную Юлю, мама которой работала продавщицей в магазине за домом, где с заднего хода часто слышался пьяный ржач и повизгивания, сопровождавшие общение с грузчиками.
Как-то Даша отдала Юле пёстрый плотный жакетик до талии, из которого выросла. По идее, этот радужный предмет одежды был хорош на младшую сестру, но Алевтина наотрез отказалась его даже примерить, поскольку он ей казался чересчур аляповатым.
Но глаза Юли, когда она увидела добротную фирменную вещь! В то лето девочка донашивала обвислое чёрное платьице, липшее к ногам, и раздавленные долгожительством чёрные босоножечки. Издалека жакетик очень подходил, но вблизи контраст был велик. Однако Юля носила его с радостью и даже не по погоде – тогда, когда в нём было жарко.
Денис рассказывал, как весь подъезд слушал вопли Юлиной мамы на тему «побирушки и проститутки, которой дают подачки, а она и рада». Потом женщина вроде успокоилась и завелась по поводу того, что «мало дали, могли бы и больше, не обеднели бы!»
На следующий год, собираясь к бабушке, Даша с Алей, не сговариваясь, отложили две стопки одежды – для Юли.
− Я бы и раньше так делала, − оправдывалась Аля, − но я не знала, подойдёт ли по размеру, да и возьмёт ли она. Я бы ни за что не взяла.
Но нищета, идущая от предков, раздавит всякое внутреннее благородство, как старые босоножки. Алевтина тогда ещё этого не понимала. Между встречами с Бердянском девочка забывала, что существует такая бедная одежда и такая скромная жизнь, однако провинция ей об этом регулярно, каждое лето, напоминала.
Ей всё казалось, что она чем-то виновата перед Бердянском и всеми людьми, что живут небогато. Вызывая в приморских душах зависть, она не гордилась своим социальным статусом, а стыдилась его. Позже она прочувствовала на себе формулу: количество и качество труда, осуществлённого вовремя, равняется благосостоянию.
То есть:
(количество труда + качество труда) × нужное время = благосостояние.
И узнала, что если бы каждый человек работал так, как её папа, то бедных показывали бы в музее естественной (или неестественной) истории рядом с реликтовыми динозаврами.