– Пожалуй, уже стал им, – ответил Дэвид.
– Один вопрос не дает мне покоя, – снова заговорил Коркоран. – Вы установили, отчего умер Гэхен?
– Хорас осмотрел тело. Грудь распахана словно ударом гигантской когтистой лапы. Диву даешься, как он ухитрился прожить достаточно, чтобы успеть предупредить нас. Он был почти мертв уже к моменту приземления времялета.
– А сколько времени занимает перелет из Афин?
– Перемещение должно было произойти практически мгновенно.
– Звучит логично. Когда мы летели из Нью-Йорка, на миг наступила тьма, и сразу же толчок при посадке.
– По-моему, из всех нас, – сказал Дэвид, – Хорас единственный, кто мог догадаться осмотреть Гэхена. Хорас готов вывернуть себе мозги, добираясь до сути вещей, рассчитывая все наперед. Но на долгий срок его предвидения не хватает. Сейчас он поставил все три времялета рядышком на лужайке. Тот, на котором прибыл Гэхен, в полном порядке. Аварийная посадка на клумбу ему нисколько не повредила. Хорас под завязку набил времялеты продуктами питания и оружием из коллекции Тимоти.
– Из чего я делаю вывод, что вы все-таки решили перебазироваться.
– Ну что ж, наверное, хоть и неизвестно в точности когда и куда. Зато Хорас прикрепил каждого к определенному времялету.
– И когда вы отправитесь, мы должны лететь с вами?
– Вне всякого сомнения. Нас совсем немного. Вполне возможно, что вы нам понадобитесь.
– Видимо, вы полагаете, что мы должны быть вам благодарны?
– Добровольно или нет, но вы отправитесь с нами. Оба.
– Не думаю, – сказал Коркоран, – что мне хотелось бы остаться здесь, на пространстве нескольких акров в пределах замкнутого сегмента времени.
– Удивительно, как все обернулось, – произнес Дэвид задумчиво, будто беседуя сам с собой. – Я имею в виду состав нашей семейки. Хорас, твердолобый, практичный хам, организатор и интриган. Эмма, наша плакальщица, наша совесть. Тимоти, книжный червь. Инид, мыслитель. И я, бездельник, паршивая овца, в сравнении с которой все прочие могут считать себя образцом добродетели…
– Постойте, постойте, – сказал Бун. – Инид – мыслитель?! Мне даже почудилось, что вы как бы подчеркнули это слово, придавая ему особое значение…
– В эпоху, откуда мы родом, – ответил Дэвид, – у людей наконец-то появился досуг, чтобы думать. Исчезла нужда надрываться ради хлеба насущного или продвижения по службе. Человечество добилось такого прогресса, что перестало его ценить. И многие, располагая временем в избытке, обратились к размышлению.
– К философии?
– Нет, к размышлению ради размышления. Ради того, чтоб убить время. Притом такое занятие стало пользоваться высоким уважением. Бывало, что размышление приводило к рождению новых больших идей, и тогда их обсуждали подробнейшим, предельно вежливым