Морские повести и рассказы. Виктор Конецкий

что не могла больше ждать. И тогда она переплыла Двину на пароходике, села в поезд и отправилась в Гуляево. Она приехала, когда дети ужинали. Катька сидела у самого окна столовой, ела манную кашу и, когда увидела мать, бросила ложку и приложила палец к губам. Она знала, что нельзя нарушать порядок. Она должна была доесть кашу, а уж потом бежать к маме. Агния говорила с заведующей и смотрела на Катьку. И ей не терпелось скорее взять ее на руки, маленькую и легкую. И вот теперь они вместе ехали домой. Катька спала и улыбалась. Агния смотрела в окно. За окном летел паровозный дым. Было так, как в самолете, когда самолет идет в облаках.

      – Проснись, пожалуйста, – сказала Агния и пощекотала дочке коленки. – Как же мы доберемся домой, если ты так разоспишься?

      Паровоз загудел весело и громко где-то впереди. Катьке не хотелось просыпаться, но она все-таки потянулась на мягкий домашний голос.

      – Проснись, пожалуйста, а? Мне скучно одной, – шепнула Агния прямо в маленькое ухо.

      И Катька открыла глаза.

      – Мы еще едем, мама? – сонно спросила она. – Я видела белого кролика, мама.

      – Ты все время улыбалась, Катька.

      – Он ел красную морковку.

      – И хрумкал?

      – Лошади хрумкают сильнее, – сказала Катька, подумав.

      – Лошади большие, а кролики маленькие.

      – Это был совсем маленький кролик.

      – Значит, он был крольчонком.

      – А почему мы так долго едем?.. Мы едем по рельсам?

      – Да. По длинным, длинным рельсам.

      – Я тебя очень люблю.

      – Я тебя тоже, маленькая моя.

      Вагон был почти пуст. Только три солдата лежали на лавках и курили в рукава. Им было совестно курить прямо в вагоне, но очень не хотелось выходить в тамбур.

6

      – Товарищ капитан! – крикнул кто-то в люк.

      – Да! – в один голос откликнулись Вольнов и Левин.

      – Ледоколы гудят: «Иду вперед, следуйте за мною».

      Вольнов натягивал сапоги. Они были мокрые, лезли с трудом. Вольнова всегда бесило, когда сапоги не лезли на ноги, он чертыхался.

      – Нужно носить валенки, – сказал Левин. – Ты понял, зачем я сегодня приходил к тебе?

      – Нет, я ничего не понял.

      Вернее, он просто не знал, что ему следует говорить и делать. И только бы Яшка не стал опять хохотать.

      Лед за бортами всхлипывал, потом заработал дизель на «Седьмом».

      Вольнов первым поднялся на палубу.

      Ночь. Густой липкий туман. Ветер сразу залезает в рукава ватника. Дымным огнем светят где-то рядом прожекторы ледокола. Шевеление серых льдин вокруг. Далекие и близкие визги сирен – сейнеры репетируют сигнал ледокола. Очень зябко.

      Левин на миг еще задержался возле Вольнова, спросил:

      – Нитроглицерин или валидол у Арсеньича есть?

      – Есть.

      Левин скользнул вдоль борта и перепрыгнул на свой сейнер, и сразу донесся его голос: «Все наверх! По местам стоять! Со швартовых сниматься!»

      На палубе «Седьмого» закопошились неуклюжие тени.

      – Старший