– Тпру, приехали! – сказал он, выходя из укрытия, хотя было ясно, что лошадь и так не собирается срываться с места в карьер. – Братуха, ты живой? – обратился Степан к всаднику, держа ружье наготове.
Чужак не отвечал. Он сидел, понурив голову: то ли спал, то ли был без сознания, а может – вообще давно мертв. Вблизи особенно сильно бросалась в глаза запекшаяся кровь на брюках. Похоже, всадник был ранен в живот, а потом с горем пополам перевязан: под пыльником виднелись бинты.
Степан тронул незнакомца за плечо, рукав оказался мокрым от осевших на нем капель тумана. Всадник пошатнулся, резко завалился набок. Степан едва успел подхватить его под мышки, прежде чем тот рухнул бы на землю.
Капюшон соскользнул на спину, открылось лицо. Степан невольно отшатнулся: выпирающие наружу кости, провалившийся нос, сморщенные сухие губы, почти не прикрывающие зубы. Незнакомец был на последней стадии костянки!
Вроде бы – мертв… Степан попятился от лежащего навзничь тела. От покойников заразиться костянкой почти невозможно, вызывающий болезнь грибок погибает следом за переносчиком. Говорят, что особенно опасен предсмертный кашель больного: тогда из его легких выбрасывается столько перезрелых спор возбудителя, что над умирающим образуется аэрозольное облако охряного цвета. Вдохнешь хотя бы одну спору – и хана тебе, костянка – болезнь, придуманная пришлыми для уничтожения людей, лекарства от нее нет.
Едва Степан успел об этом подумать, как пергаментные веки незнакомца с отчетливым шелестом распахнулись. Затуманенный взгляд желтых глаз сфокусировался на юноше.
– Солдат… – просипел чужак.
Солдат? Отец Степана был военным – кадровым офицером. Пропал он в первых боях с пришлыми. А теперь и армии-то нет, лишь ополчение – у каждой общины оно свое. Каждый мужчина в степи волей-неволей – боец. Хочешь жить – будь готов убивать, словно в седую старину. Увы, не солдат он, нет. Ни выправки, ни специальных умений, ни командира, ни клятвы, ни отечества.
– Солдат… – упорно звал его умирающий человек.
И тут Степан, немея от ужаса, увидел, что павшего всадника начинает бить дрожь. Страшный зубастый рот распахнулся от уха до уха, в подергивающемся морщинистом горле засвистело, забулькало… А потом незнакомец разразился мокрым, трескучим кашлем. Тотчас же наружу хлынули споры: если бы не гнойный цвет, то их струи были бы похожи на сигаретный дым.
– Вот ч-черт! – Степан закрыл рукавом нижнюю часть лица.
Споры подхватил степной ветер, закружил их, мгновенно развеял на все четыре стороны.
– Слушай! – почти выкрикнул чужак. – Четыре-семь-три-один! Четыре-четыре-четыре-пять! – отрывисто зачастил он, не переставая перхать и сеять вокруг себя заразу. – Передай! Четыре-семь-три-один, солдат! Запомнил? Четыре-четыре-четыре-пять!
Но Степан уже бежал со всех ног с этого гиблого места. Вслед ему жалобно заржала лошадь, словно