А если, сообразил, раскрутившись, заиметь для дела тачку, то тогда уж подержанную, чтоб крепко она бегала, но выглядела таким жалким обормотом и затруханной дребезжаловкой, от вонючего тарахтения которой даже в зверски жадных на бабки гаишниках просыпалась бы искренняя душевная жалость к человеку, рулившему зловонной этой тачанкой; словом, знал я, что надо быть одиноким волком, а не гулять по буфету и не выть на луну прямо с Лобного места.
Времени для учебных наблюдений не жалел; выработал схемы нескольких незаметных подходов к «пиджакам» – к иностранам; само собой, наловчился определять среди них людей состоятельных и жуковатых, приканавших к нам вроде бы туристами, а на самом-то деле вынюхивавших, где бы выменять валюту не по смехотворно туфтовому совковому курсу, а угадать покруче.
Лучшие из скупщиков были тут как тут; они ловко охмуряли бедных владельцев уцелевших фамильных сокровищ, выискивали у несмышленых барыг ценнейшие доски, антиквариат, приобретали дешевейшие картинки и изделия у полуголодных наших художников и гобеленщиц, не охваченных галерейной коммерцией и, естественно, нуждавшихся в бабках; скупщикам это приносило потрясный навар.
Самые ушлые из них вмазывались в доверие к отъезжантам, а те счастливы были платить и им и таможенным крысам за сохранение драгоценных заначек в мебели, в багажном тряпье и при себе; отъезжантам иногда это удавалось: выгодный бизнес был выше личной и служебной чести аэропортовских и прочих служак; а иногда подлейшие из скупщиков-посредников просто продавали служакам отъезжавших лохов; и несчастные лохи, естественно, не имея возможности качнуть права, умоляя о сохранении визы, еще и доплачивали таможенникам за «тишину» и оставление при себе ничтожной части отныканного при шмоне; от всего такого пованивало не джунглями, а помойками, кишевшими продажной поганью тех времен и опустившейся шушерой.
Лично я не желал глотничать; искал туристов и туристочек уже слегка натасканных, желавших иметь дело не с уличной шпаной, а с нормальными дельцами, которые не приделают заячьи уши, кстати-то весьма схожие с кроличьими ушами – с эмблемой журнальчика «Плейбой», но дело не в этом; поначалу туристы охали в Третьяковке; обливаясь слюнками, глазели на недорасхищенные алмазные сокровища Кремля и на сам Кремль, давно уже ожидавший исторического краха бездарной Системы с достоинством и терпением аристократа архитектуры.
Поохав, туристы ахали, любуясь сукровичным мрамором Мавзолея и вяленым фараоном в полувоенном мундире; словом, набирались иностраны сеансов и окосевали от запашков жареного, пока еще отдававшегося им за копейки; за свои баксы, фунты и марки все они имели: меховые спецотделы ГУМа-ЦУМа, экскурсии по Москве, Мавзолей, дачу, где врезал дуба Сталин, Большой театр, Цирк, Золотое кольцо, выезд в Питер, иногда в Крым.
Некоторые