Мысленно я готов был ко всему, хотя перспектива уехать назад меня не радовала. Тогда вера в учителя во мне еще жила, невзирая на противоречия, фальшивую улыбку, шелковые костюмы, рубашки и галстуки из Беверли-Хиллз, золотые перстни и медальоны, заграничные путешествия по несколько раз в год в сопровождении свиты своих секретарей, еженедельные поездки в Лос-Анджелес с понедельника по четверг в собственном «мерседесе» на закупку нового барахла и все остальное, что мало напоминало мне о том, для чего я присоединился к школе.
В таком состоянии сама по себе нелегкая работа становилась невыносимой. Чего-то хорошего ожидать, казалось, было неоткуда, и порадовать душу было тоже нечем. Но у судьбы были свои планы, о которых мне предстояло узнать.
На одном из школьных событий я обратил внимание на одну женщину, которая появлялась там редко, так как работала за пределами Аполо. Обменявшись приветствиями, мы завязали разговор. Мне понравились ее зрелость, дружелюбие и внешний вид. Разыскав ее телефон, я позвонил и на ломаном английском предложил встретиться. Она согласилась, и мы увиделись через несколько дней у фонтана в розовом саду, где я трудился с утра до ночи, практикуя «свой дзен». Наши встречи были легкими. Ее не только не смущало мое плохое знание языка и русско-английский словарь на свиданиях, но даже веселило. Я рассказывал ей о своей жизни, о том, как нашел школу, о своей тяге к знаниям, и всем, что мог выразить. Через какое-то время она предложила переехать к ней в дом, а спустя несколько месяцев я сделал ей предложение. Она была в шоке, но согласилась подумать.
Прошло еще какое-то время, и мы поженились. Она нравилась мне как женщина и как человек. Началась новая жизнь, на сей раз уже по-американски. Я учил язык, подрабатывал, где мог, не выезжая в город. Моя жена к моменту нашей встречи провела в школе гораздо больше времени, чем я, поэтому я надеялся, что смогу лучше и глубже понять учение. Но по мере того, как мой английский совершенствовался, я больше узнавал не только об учении, но и обо всем остальном, что происходит в организации, умело завуалированной под школу Четвертого Пути.
Вскоре у нас начались проблемы, причиной которых была ее фанатичная вера в учителя, которую я невольно подрывал своими сомнениями и вопросами. Это создавало непреодолимый барьер между нами. Учитель считался фигурой неприкосновенной, и любые вопросы, касавшиеся школы или его самого, были запрещены. Любые негативные разговоры об учителе рассматривались как сплетни – здесь существовали свои строгие негласные правила поведения. Информация, указывавшая на степень злоупотребления им властью, редко достигала студентов. Она строго контролировалась, a любая критика учителя быстро и эффективно подавлялась. Запрещены были контакты и с бывшими членами