Неужели это правда – и маленького Янечика тоже убили?… Повесили в Москве, у Серпуховских ворот по приказу нового царя, Михаила Романова? А потом сожгли крохотное тельце – прахом зарядили пушку и выстрелили в сторону Речи Посполитой?
Нет, об этом лучше не думать. Ни о чем нельзя думать. Только молиться милосердному пану Иезусу и Пресветлой Деве Марии. Спать – только без снов – и считать шаги, от стены до стены. Всего четыре шага. Ровно четыре. Как у карлика или ребенка… Ребенка…
Все равно вспомнилось, пришло как наваждение, не отступило. Вспомнилось, как они с Янеком отчаянно вцепились друг в друга в то последнее мгновение. Казалось, никто не сможет оторвать сына от матери. Она все шептала: «Мальчик мой любимый, держи меня крепко! Слышишь, крепко! О, Матка Бозка Ченстоховска, спаси свою рабу Марианну и сына ее Яна!» А потом к ним в башню вошли люди царя Михаила Романова. Сначала стояли у двери – не решались подойти ближе. Один сказал: «Совсем рехнулась ляшка. Как волчица на нас смотрит. И волчонка своего прижимает. Не ровен час, завоет…» Остальные захохотали – мерзко так, по-холопски. Только один из вошедших – немолодой уже стрелец, с бородой, как лопата, – посмотрел на нее с невольным сочувствием – так глядят на несчастную бешеную собаку, которую приказали пристрелить.
Где же она видела это лицо? Вспомнила – в тот жуткий день, когда люди боярина Василия Шуйского убили царя Димитра и чуть не зарезали ее саму, венчанную на царство повелительницу Московии. Нет, этот стрелец не заступится за Янека, ведь он был среди ее врагов тогда, 17 мая, когда свершилось небывалое злодейство… А свершилось оно из-за того, что подлый и лживый старик, князь Василий Шуйский, натравил на нее и Димитра обезумевшую от ярости и хмеля толпу!
Царя Димитрия оклеветали, а ведь он хотел добра своему народу: облегчил подати для торговых людей и землепашцев, запрещал шляхетству требовать обратно крестьян, бежавших в голодный год, мечтал основать первый в Московии университет, хотел, чтобы московиты свободно ездили учиться за границу и перестали платить дань крымскому хану, готовил поход против татар. Он намеревался привлечь сердца подданных не грозой, а милостью, потому и пощадил Василия Шуйского, своего главного и тайного врага. И какой же монетой отплатил ему Шуйский! Видно, в России не скоро еще можно будет править милостью… Только гроза…
Пани Марианна отчаянно закричала, обращаясь к пожилому стрельцу: «Добрый человек, ради Господа нашего, спасите моего ребенка!» Янек крепко-крепко сжал ее шею руками – так что не разожмешь. Он не плакал, смелый мальчик, только все его тельце дрожало.
Стрельцу, видимо, стало неловко. Он решился вмешаться, сказал своим: «Зачем мальца отнимать, братие?! Вон, гляди, от мамки отрываться не хочет! В монастырь на Соловецком острове их обоих али в ссылку в сибирские земли – чай не сбегут, далеконько!» – «Молчи, не твоего ума дело! – прикрикнул на него старший. – Мы люди государевы. Есть приказ: доставить воренка в Москву!» – «Нет! – истошно, как волчица, завыла Марина. – Нет!»
Они подошли ближе. Совсем близко. Тот, кто сочувствовал ей, остался у двери. Она бросила на него вопрошающий, умоляющий взгляд. Он отвел глаза. Видно, ничего не мог сделать. Не стал смотреть на то, что будет дальше. Вышел. Стукнула дверь – глухо, жутко, как топор палача, опускающийся на чью-то бедную шею.
«Мальчик мой, держи меня крепче! Они не заберут нас друг от друга!» Вот они навалились на них – все вместе. Янек закричал, она – тоже! Выли, как волчица и волчонок, но все напрасно. Кто-то ударил ее по затылку – Марианна потеряла сознание. Последнее, что успела увидеть, – глаза Янека, в которых застыл невыносимый, невозможный страх. Потом – пустота и чернота.
Она осталась одна в башне, а Янека увезли в Москву. Увезли и убили. Петлю на крохотной шейке никак не могли затянуть – мальчик три часа мучился. Это было зимой, в промерзшем насквозь, заснеженном городе, и ее Янек, должно быть, просто окоченел в петле. Сначала его несли по холодным улицам, плохо одетого, без шапки, а он все плакал и спрашивал: «Куда вы меня несете?» И никто не сжалился, никто! Потом Янека принесли к Серпуховским воротам, а там мальчика дожидалась петля. Большая, не по его шейке. Петля и палач… Кто рассказал про это несчастной матери? Нашлись добрые люди… Мир, как говорится, не без добрых людей… Только кто тогда – злые?! Ответь, Господи!
Как она рыдала, когда узнала про казнь Янека! Билась головой о каменные стены своей тюрьмы, каталась по холодному грязному полу, кричала как безумная! Сначала сулила немыслимые беды патриарху Филарету Романову, бывшему тайному другу и нынешнему врагу, его бывшей жене, государыне-старице Марфе Ивановне, и сыну – царю Михаилу. А потом в непереносимом материнском горе своем прокляла и весь род Романовых – в исступлении молила Бога, чтобы ни один из них не умер спокойной смертью, чтобы изошло на нет их семя и их царствование. И чтобы