Но, так или иначе, для меня художники были самыми интересными людьми, и как-то так получилось, что мой с брат с женой, пообщавшись как-то, от этого круга общения удалились а я прямо в него и ухнула. Еще учась в школе, я постоянно посещала выставки, ходила и на Малую Грузинку, которая тогда была на пике внимания у многочисленных интересующихся. Неформальные отношения засосали, на фоне поступления в МАРХИ, суть поступления в который для меня до сих пор остается смутной. Просто не знала, куда поступать, сосед по парте поступал туда, и я за компанию поступила. Причем сосед провалился, а я прошла. Видимо, сработало обаяние и умение своевременно списывать…
Когда умер Брежнев (1982 г.), ситуация как будто посыпалась. Меня постоянно начали таскать в гебуху, потому что в круг общения попали иностранцы. Мальтийское посольство, где пребывали два брата Пассан, как в опереточном раскладе, устраивали от скуки попойки прямо в посольстве – и мы туда захаживали. И как-то это все просочилось, что учеников МАРХИ стали вызывать и песочить, что мол, как же вам не стыдно, ходили по посольствам и пили. А пили тогда многие, самозабвенно, дружно и крепко. Всей страной. У нас пили, конечно, не водку, портвейны и вермуты – и так, как пили тогда в начале восьмидесятых, можно сказать, уже сейчас не пьют.
Наряжалась я с детства, как мне кажется, неплохо, тем более, что у меня перед глазами всегда стоял пример мамы, с которой когда-то в Париже случилось то, что сейчас случилось со всей страной. Когда люди носятся и скупают все подряд. Такой оголтелый шоппинг, и каждый поход с мамой в магазин вызывал у меня животный ужас и ступор. Маме все было важно, чтоб одно подходило к другому, она комбинировала свой образ в рамках модных журналов, а я, конечно же, тяготела к молодежному стилю, выражавшемуся в огромных джинсовых куртках и не менее огромных, обязательно белых, кроссовках и цветных футболках. Мама не сильно одобряла такое направление, но, будучи модной женщиной, ей было очень важно, чтобы ее ребенок тоже разбирался в моде. Кристиан Диор, Шанель, все находило место в ее гардеробе. А когда я стала вырастать, то стала понимать, что вызываю у мамы некоторый шок своими предпочтениями и тем, что, как говорится, «девочка пошла не по резьбе». Возможно, ей хотелось бы, чтоб из меня вышла барышня девятнадцатого века, в книксене или из сказки, но вышла конца двадцатого, в стиле «нью вейв». В институте я оказалась с почти пятимиллиметровым ежиком на голове, слушая Дэвида Боуи и «Полис».
М.Б. Чувство протеста сподвигло?
К.М. Мне кажется,