Медный всадник. Жизненный путь Этьена Фальконе. Елизавета Топалова

и до витья канатов не оставалось ни одного мастерства, которого бы он не исследовал со всей точностью и которого бы не испытывал своими собственными руками. Царь много призвал в свое государство ремесленников и художников, переселял искусства из Англии и Голландии в свою страну. Каждый месяц выходили новые учреждения или новые перемены. Ничто не могло укрыться от его деятельности. Он приучил своих подданных ценить и дарования, а не одно только высокое происхождение. Он уничтожил родословность и построил свое законодательство на принципе выслуги. В табели о рангах написал, что людям знатной породы не дается никакого рангу, пока они не докажут услуг государству. Из дворянских пород в офицеры брали тех, кто знал с фундамента солдатское дело, и запретил венчать дворян, не имеющих образования. А всякий рядовой, дослужившись до офицерского чина, вместе с ним получал и дворянство.

      – Но Россия пока не торопится увековечить славу своего героя в назидание потомкам. – В голосе Вольтера послышалась горечь. – Я получил оттуда отказ на свое предложение написать историю Российской империи при Петре Великом. Русский академик Ломоносов считает, что панегирик шведского короля Карла XII, который к тому же не был очевидцем русской жизни, не может быть другом русскому царю. Но историк в своих трудах не может быть чьим-то другом. Умаляя достоинства своих врагов, русские умаляют себя. Шведский король не был ничтожным правителем, тем значительнее фигура его победителя.

      – Возможно, что русские сами хотят описать свою историю, ведь сам Ломоносов работает над написанием древней российской истории, – сказал кто-то.

      – Очевидцем которой он тоже не был, – ревниво отозвался Вольтер. Я хочу писать публичную, а не частную историю Петра Великого, о которой известно много анекдотов, – продолжал он. – Истории многих основателей наполнены нелепыми баснями. Многое из того, что сделано Петром, приняли бы за басни, если бы неопровержимые доказательства не подтверждали сделанного. Тайна его кабинета, спальни и его стола не может быть известна. Если и были люди, которым были известны подробности его жизни, князь Меншиков или генерал Шереметев, то они не написали записок об этом, и, следовательно, все, что теперь основано на одних только слухах, не заслуживает какой бы то ни было веры. В этом случае надо писать по его деяниям, а все прочее предоставить перу тех, которые находились при нем долгое время. Светоний, описывающий жизнь первых императоров римских, рассказывает о делах их более тайных, но был ли он в близкой связи с двенадцатью цезарями? Как можно полагаться на слова историка, который вздумал обнаружить в себе страсть к открытию всех сокровеннейших тайн государя, отделенного от него расстоянием в два века?

      Многие пишут историю новейшую и с такой отважностью выдают оценки всех сражений, в которых не вдруг дали бы отчет и сами генералы. Забавно видеть, с какой уверенностью тот и другой публикуют то, о чем даже военные не могут с достаточной