Вошли через сенцы в большую, хорошо натопленную комнату, скупо освещенную каким-то примитивным светильником, сооруженным из артиллерийской гильзы. Вдоль глухой стены на длинной лавке лежат кучей полушубки, от которых знакомо пахнет овчиной, рядом большая стопка новых валенок, тоже издающих приятный, знакомый с детства оригинальный аромат. Подумалось, что это для нас. Теплее стало на душе, ведь это проявление заботы о тех, кто станет теперь членом этой большой и очень необычной фронтовой семьи, о которой у меня, в частности, было еще приблизительное представление.
Посреди комнаты – длинный, грубо сколоченный стол с рядом коротких скамеек. Не успел я подумать о том, что пора бы и пожевать чего-нибудь, как вошел молодой солдатик, принес стопку алюминиевых то ли мисок, то ли глубоких тарелок и поставил их на стол. Еще одно приятное ощущение заботы. Спустя несколько минут к нам вошел какой-то щупленький на вид старшина в несвежем, местами засаленном полушубке и предложил позавтракать. Вслед за ним тот же солдатик внес кастрюлю с гречневой кашей, сдобренной поджаренной с луком американской тушенкой, к запаху которой я успел уже привыкнуть, находясь в резервном офицерском полку, откуда мы и прибыли сюда. В запасном полку, в Алкино под Уфой, наша офицерская столовая такими запахами, за все время моего пребывания там, не баловала!
Довольно плотно позавтракав и попив крепкого горячего чая, вконец отогревшись, захотелось после бессонной ночи хоть немного вздремнуть, но вошедший к нам еще один офицер, поздоровавшись и представившись как командир комендантского взвода старший лейтенант Киселев, сообщил, что нас приглашает на личную беседу командир батальона, подполковник Осипов Аркадий Александрович. Потом Киселев положил на стол аккуратный листок бумаги со списком, по которому мы должны были поочередно идти к комбату. Я в нем оказался четвертым. А первым пошел капитан Матвиенко, самый старший из нас и по званию, и по возрасту. Минут через 10 капитан вернулся, какой-то возбужденный, раскрасневшийся и стал выбирать себе полушубок и валенки. На наши красноречиво вопросительные взгляды Иван (так звали капитана) многозначительно отмалчивался.
Я с каким-то трепетным волнением дожидался своей очереди. И, когда третий по очереди, старший лейтенант Мусь Гольдштейн, ушел к комбату, я не стал ожидать его возвращения и пошел вслед за ним, оставшись у крыльца дома комбата, чтобы не заставлять его ожидать моего прихода.
Таким странным именем «Мусь» Гольдштейн назвал себя при знакомстве, и это имя так на все время и прилипло к нему, превратившись в среде равных просто в Муську. Это потом мы узнали, что по удостоверению его настоящее полное имя Моисей. Через какое-то время мы стали называть его просто Муся и