Глава III
Год 1964
К тому времени, когда я осознал эту тёплую, сухую, большеокную квартиру родным домом, мир только-только отходил от карибского ужаса, поёживался, прислушиваясь к эху хрущёвского ботинка, и «Кузькина мать» не завалилась ещё греть бока в тихий зал Музея ядерного оружия, да и мысль о таком музее не могла даже возникнуть в те пронзительно натянутые времена. Зато сладким дурманом курилась в воздухе гагаринская эйфория – Наш! Первый! В космосе! И вместе с искренним воодушевлением змеился в душах злорадный червячок в сторону «этих», напуганных – что! съели?!
Зимой, набегавшись по морозу, излазив сугробы, уютно было сидеть перед жаркой печкой, смотреть в отворённый её огненный зёв, подбрасывать в пламя щепки и мечтать о чем-нибудь недостижимом. Стрекочет швейная машинка «Зингер», на которой мать, взяв работу «на дом», строчит то синие сатиновые «семейные» трусы, то грубые рабочие рукавицы. Бормочет что-то приглушённое радио. Отец прилаживает линзу к телевизору КВН. Экранчик у КВНа с почтовый конверт, но линза делает изображение побольше. Скоро начнётся зыконский фильм – «Человек-амфибия», и к нам придут соседи. Во всём доме всего два телевизора – у нас и у полковника из третьего подъезда. Полковника вечно нет дома, и самое интересное приходят смотреть к нам.
Младшему брату отчего-то нравится плевать на раскалённую печку. Он плюёт, слушает, как шипит слюна на чугунной плите, и смеётся. Я ругаюсь, даю ему затрещину, но через некоторое время он не выдерживает и снова плюёт…
Солнце присело уже отдохнуть на покатую крышу большого сарая, но жара всё равно плавила воздух и душу. Необычайно жаркое лето. На пеньке давно спиленного тополя сидел кот, и я лениво смотрел на то, как он лениво смотрел на ленивых воробьев, ковырявшихся в пыли в тени поникшей сирени. Воскресный пустой двор млел в ожидании вечерней прохлады. Вот тогда разнесутся крики ребятни, застучит домино, и из окон поплывёт запах жареной картошки.
Вдруг со второго этажа из томно распахнутого окна раздался женский раздраженный крик:
– А я тебе говорю – еще одна такая рыбалка, и я тебя вместе с Ферапонтовым твоим скалкой! И Люську евойную – скалкой! Огород неубран, в закутке шалман, а тебе всё рыбалки! И ладно бы рыбу приносил, а то всё одни пустые бутылки!
В ответ послышалось глухое оправдательное по тону бормотание, но его безжалостно перекрыл женский голос:
– Чтоб всю неделю теперь с работы – на огород! Рыбалка!
Хлопнула дверь, и во двор вышел дядя Вася. Он был небрит и явно с похмелья. Пожал мне вялой ладонью руку и, присев рядом, уставился на кота. Кот, недовольный таким вниманием, спрыгнул с пенька и на всякий случай покрался к воробьям, но те тут же предусмотрительно разлетелись. Дядя Вася посмотрел на открытое