Однажды утром в школе Сакс сказал им, что в паре тысяч километров к северо-западу отсюда находится мохол[8]. Облако, которое они иногда наблюдали в той стороне, вырывалось оттуда – огромное, иногда неподвижное, иногда расползающееся тонкими прядями к востоку. В следующий раз, когда к ним наведался Койот, они спросили его за ужином, бывал ли он там, и он ответил, что бывал и что огромная шахта мохола проникает практически до центра Марса, а на дне ее нет ничего кроме булькающей, расплавленной, огненной лавы.
– Это неправда, – пренебрежительно возразила Майя. – Шахта идет вниз всего на десять или пятнадцать километров. Внизу там твердая скала.
– Но горячая, – сказала Хироко, – и я слышала, что теперь уже двадцать километров.
– Так они делают за нас нашу работу, – пожаловалась Майя Хироко. – Тебе не кажется, что мы паразиты поселений на поверхности? Твоя зеленая сила немногого стоит без их инжиниринга.
– Это свидетельство симбиоза, – спокойно ответила Хироко. Она смотрела на Майю, пока та не поднялась и не ушла. Хироко единственная в Зиготе могла переглядеть Майю.
Хироко, как подумал Ниргал, разглядывая свою мать после этого спора, была очень странной. Она говорила с ним и с любым другим как с равным, и, очевидно, для нее все были равны, никто не был особенным. Но он хорошо помнил время, когда все было иначе, когда оба они были словно две части целого. Но теперь Хироко интересовалась им не больше, чем всеми прочими, ее забота оставалась обезличенной и отстраненной. «И она останется такой же, что бы со мною ни случилось», – думал Ниргал. Надя или даже Майя беспокоились о нем больше. И все-таки Хироко оставалась матерью для всех них. И Ниргал, как и большинство постоянных жителей Зиготы, все так же спускался к ее маленькому бамбуковому жилищу, когда ему нужно было нечто, чего не могли дать обычные люди, – ободрение или совет…
В большинстве случаев, когда он приходил к ней, он заставал там ее маленькое личное окружение: они молчали, и если он хотел остаться с ними, ему тоже приходилось молчать. Иногда это длилось днями, пока ему не надоедало заглядывать и проверять. Он мог прийти и во время службы, и тогда его увлекало экстатическое пение имен Марса, он становился неотъемлемой частью этого маленького собрания прямо в сердце мира – и Хироко была рядом, обнимая его одной рукой и крепко прижимая к себе.
Это тоже была своего рода любовь, и он ценил подобное отношение с ее стороны, но старые времена, когда они вместе гуляли по пляжу, ушли безвозвратно.
Однажды утром он зашел в школу и застал Джеки и Дао в раздевалке. Они вскочили, когда он вошел, и к тому моменту, как он снял куртку и ушел в класс, он был уверен, что они целовались.
После уроков Ниргал бегал вокруг сияющего озера, бело-голубого в летний полдень, наблюдая, как волновой генератор поднимается и вновь опускается, словно чувства, теснящиеся у него в груди. Боль поднималась в нем волнами. Он ничего