– Несчастные, у них даже телевизора КВН не было, – вздохнула Наташка. – И ведь обходились без всяких там сериалов. Впрочем, мы с тобой тоже без них обходимся. Да и что это за жизнь – от одной серии до другой! Своих забот по горло, на фига переживать за чужие, да еще выдуманные? Ир, хватит сочувствовать дворянскому сословию. Оно хорошо пожило. Почти со всеми удобствами. Лянка от голода озвереет.
Наташка потащила меня вниз в солнечный холл, и все бы ничего, но сбегая по ступенькам, я из упрямства все-таки бросала мимолетные взгляды на полотна. Загреметь по ступенькам к подножию лестницы мне не позволил инстинкт сохранения себя в оригинале, то бишь такой, какой сюда приехала. Свободной рукой я схватилась за резные перила с затейливыми завитушками по бокам, а вторую, зажатую в клещи Наташкиной дружеской рукой, с силой рванула на себя. В конце концов это моя собственность. Не могу сказать, что уселась на ступеньку удобно и безболезненно, но все же лучше, чем Наташка. Я сразу поняла, почему нельзя резко тормозить на скоростной дороге на полном ходу. Лучше один раз увидеть в смягченном варианте… Прежде чем присесть неподалеку от меня, подругу развернуло и припечатало к стене, по которой она мирно и съехала на ступеньки, ухитрившись занять сразу несколько. Какое-то время она на меня любовалась. А я таращила глаза на висевший немного в стороне от Наташкиной головы портрет. Наверное, мой взгляд был достаточно безумен, подруга поняла его по-своему. В буквальном смысле не желала ничего лишнего на свою голову, поэтому не стала тратить время на подъем. Просто довольно шустро отползла ко мне. Так мы и сидели, как в кинотеатре, она пониже, я повыше, и теперь уже вместе таращились на портрет Полины…
Не могу сказать, что ее хламида тускло-бордового цвета с вкраплением золотых завитушек выглядела новее, чем сегодняшней ночью. И она по-прежнему нуждалась в отделке горностаем. Просто рисованным – по памяти. Волосы Полины, сидевшей в кресле, русыми волнами струились вниз. Лежащий у нее на коленях парик, несмотря на украшение в виде корзины с фруктами, значительно им проигрывал. Со всей очевидностью, девушке на портрете было холодно. Хламиду она натянула, чтобы согреться. Под ней было серовато-голубое платье, украшенное тонкими кружевами. Кусочек его виднелся между полами хламиды и из задравшегося широкого рукава. Рука безвольно лежала на столе рядом с затейливой шкатулкой с открытой крышкой. Шкатулка, кажется, была пуста. Наверное, художнику надоело детально выписывать это чудо в стиле рококо и заполнять ее драгоценным содержимым он не стал.
Выражение лица Полины точному определению не поддавалось. Радости, легкого кокетства в духе все того же рококо в нем определенно не наблюдалось, горя – тоже. Корзина с фруктами выглядела счастливее. В обладательнице этого шедевра угадывались обреченность и покорность неласковой судьбе. Под стать ей был и фон картины. Никакого истинного «рококошества»