Настоящее лето Димки Бобрикова. Повесть. Сергей Чуев

автобиографий, а может, и единственная, написанная кем-то за всю свою жизнь. Но, как и все мемуары, эта история является правдой лишь отчасти. Мне раскрывать свою душу перед Жанной Ивановной, нашей незамужней учительницей с печальными глазами, не хотелось. Она больше любила упиваться своими драматичными наставлениями о несправедливости мироздания, чем интересно рассказывать о литературе и русском языке. Впрочем, мы всем классом давно понимали, что главная несправедливость в ее представлении заключалась в неравномерном распределении мужского внимания среди женщин, из-за которого менее достойные, по ее мнению, представительницы слабого пола этим вниманием пользовались с лихвой, а достойные женщины, настоящие, к числу которых она причисляла и себя, оказывались в пролете.

      Я перечитал свои ровные строки о том, как должно было выглядеть, на мой взгляд, образцовое лето ученика седьмого класса, претендовавшего на пятерку по русскому языку. Там не было лжи – была лишь глянцевая пионерская правда о работе помощником вожатого в пришкольном летнем лагере «Спутник» для младших классов, о помощи родителям и бабушке с дедом на огороде, о поездке в начале лета в Азов, где в музее показывали кости мамонта. Но мое настоящее лето было совсем другим. В нем были другие события. И, наверное, это лето Жанне Ивановне понравилось бы меньше.

      июль 1991 года

      – А ну слезай оттудова! – раздался внезапно крик сзади. – Вы чего туда забрались? Ах вы, негодяи! Шихвер весь поколете на амбаре! Поломаете все! Слезайте! Позалазили!

      Внизу, метров за десять от нас, за забором, около курятника стояла бабка Машка Клопиха, совершенно неожиданно появившаяся из прятавшегося в глубине двора деревянного сооружения с вырезанным сердечком на двери. На ней были выцветший халат, желтая косынка, легкие чувяки2, хлопчатобумажные чулки, спущенные на посиневшие от варикоза икры. Клопы – семейная деревенская кличка. Их тут не любили. А назвали так, потому что росточком все были небольшие, а «вони», как говорила наша соседка баба Нюра, было много. Так и повелось. И, когда говорили «там, у Клопов», это означало второй дом от угла, где они и жили. Хотя фамилия у них была совсем другая, не помню какая.

      – А че, нельзя тютины3 поесть, что ли? Все равно не ваша! – с претензией и справедливым недоумением прогундосил Витька.

      – Я тебе дам «поесть»! По сараю ходите! Сейчас обломаете мне все тут! А ну слезайте! Сейчас, Витька, бабке твоей пойду и расскажу, какой ты шалапутный4! Она тебе задаст! И к тебе зайду, Катьков! Приехал тут, городской! Своего фулиганья хватает! Дед тебе всыпет по первое число!

      Я все никак не мог привыкнуть, что меня в деревне называют Катьковым. Это фамилия деда с бабушкой. А настоящая моя – Бобриков. Но дела это никак не меняло: обращалась Клопиха явным образом ко мне, и радости это не доставляло.

      – Да мы не на вашем сарае стоим! На соседнем! А Димка вон вообще на ветке сидит! – Витька пылал праведным