Джоан Баэз написала обо мне песню протеста, которую теперь повсюду крутили, бросая мне вызов: выходи и бери все в свои руки, веди массы – становись на нашу сторону, возглавь крестовый поход. Из радиоприемника песня вызывала меня, будто какого-нибудь электрика или слесаря. Пресса не отступала. Время от времени приходилось идти у них на поводу и сдаваться на интервью, чтобы они не выламывали мне дверь. Вопросы обычно начинались с чего-нибудь вроде:
– Можно подробнее поговорить о том, что происходит?
– Конечно. Что, например?
Журналисты обстреливали меня вопросами, и я им постоянно отвечал, что не выступаю от лица чего-то или кого-то, я просто музыкант. Они смотрели мне в глаза, словно ища в них следы бурбона и горстей амфетаминов. Понятия не имею, о чем они думали. А потом все улицы пестрели заголовками «Представитель отрицает, что он представитель». Я чувствовал себя куском мяса, который кто-то выкинул на поживу псам. «Нью-Йорк Таймз» печатала дурацкие толкования моих песен. Журнал «Эсквайр» поместил на обложку четырехликого монстра: мое лицо вместе с лицами Малколма Икса, Кеннеди и Кастро. Что это, к чертовой матери, вообще значит?
И так далее, до бесконечности, до тошноты… «Представитель отрицает, что он представитель». Так, вот у меня для вас новость. На питерском катке и с Нобелевской премией Боб Дилан не поддался вам еще раз.
А мы, неблагодарные, все плачем, что нет чуда. Его и впрямь вокруг осталось маловато. Но посмотрите на Дилана – вот где «и творчество, и чудотворство», вот где подлинная магия. Прислушайтесь к голосу – как он, «категорически авокальный», до сих пор звучит так многослойно и богато, с такими насмешкой, тоской, мудростью, болью. И насколько, если вдуматься, просто и вечно то, что этот голос нам говорит. И как же все-таки нам повезло, что Дилан по-прежнему ходит по своему мистическому саду, как постаревший «мессия поневоле». Ходит и не разговаривает. Даже с Нобелевским комитетом.
О Тарантулах и тарантулидах вкратце
Предисловие переводчика к первому русскому изданию
И тарантул, ехидна, гадюка тоже не меняются…
«Как же нудно становится писать для этих немногих избранных…» – решил однажды Глупоглаз. И написал нечто. О том, что получилось, спорили очень долго. Поток сознания? Механика автоматического письма? Черный юмор? Проза абсурда? Или поэзия? Сатира? Но на что?.. Это что угодно, только не «роман», как заявлено о жанре произведения на обложке довольно скромного «макмиллановского» издания 1971 года, – именно тогда это опубликовали, хотя написано оно было пятью годами раньше.
…Стихи, фразы, мысли, междометия, письма, сочиненные странными людьми странным людям по не менее странным поводам… А имена? Ужас… Жуткий трущобный жаргон… И язык какой-то корявый… Создавалось впечатление, что автор – «поэт-лауреат молодой Америки», по выражению