Около полугода смог Анфертьев выносить такую жизнь, пока видел смысл в этой суетной и бестолковой деятельности. И наступил день, когда Вадим Кузьмич не нашел в себе сил идти на съемку. Побродив по коридорам редакции, он зарядил фотоаппарат и отправился в город. Обошел Солянку, улицу Разина, полюбовался на церкви, сиротливо притулившиеся к громаде гостиницы «Россия», впервые за многие годы пересек Красную площадь, по улице Горького поднялся к Тверскому бульвару. В тот день он снимал детишек у фонтана, продавщицу мороженого, кокетничающую с постовым милиционером, старушку, тщетно пытающуюся сдать в приемный пункт целую авоську пустых бутылок, двух отчаянно ругавшихся водителей столкнувшихся «Жигулей». Когда на следующее утро он показал снимки редактору, тот долго любовался ими, некоторые даже поместил у себя под стеклом на столе и наконец посмотрел на Анфертьева:
– Это конец или начало?
– Конец, – вздохнул Анфертьев.
– Откровенно говоря, я надеялся, что вы продержитесь дольше.
– Я тоже так думал.
– И что же, нет никаких сил терпеть?
Анфертьев молча покачал головой. Никаких.
Редактор помолчал, потрогал предметы на столе, еще раз перетасовал снимки.
– Ну что ж… Не забывайте нас, приносите, если что будет.
– Если что будет – принесу.
– Даже такие, – редактор постучал пальцами по снимкам. – Чего не бывает, вдруг удастся что-нибудь дать.
На этот раз вздохнул Анфертьев и вышел с виноватой улыбкой. Тогда, почти десять лет назад, вряд ли он сумел бы четко ответить, почему уходит из газеты. Понимал, что больше работать в ней не сможет, – а почему? Над этим не задумывался. Надоело? Устал? Разочаровался? Да, но