Просите – услышаны будете. Александр Алексеевич Колупаев

держать в рабстве человека более семи лет. Вот мой предок и получил свободу, да и как не получить? По своему мастерству сильно он выделялся среди прочих, и женился он на местной черноокой красавице – степнячке, ты же видишь – у нас в роду все девахи черноокие, да коса до колен, от прабабки то диво. Вот только на свою беду, или удачу, сдружился мой предок с другим мастером – арабом. Тот заболел и когда почуял свой смертный час, поведал он другу тайну булата. Говорят, когда выковал свой первый булатный клинок, мой прадед, так сам Батухан призвал его к себе и спросил: «Чего хочешь за свое великое мастерство?» Смело отвечал мой прадед, глядя в рысьи глаза свирепого хана: «Хочу жить и умереть на своей русской земле!» Засмеялся хан: «Твоя земля, урус, теперь наша земля, езжай, смело по нашим владениям, только вот тебе наказ – не делай больше одного клинка в год, и тот присылай в ставку! Снабдил Батухан охранной грамотой прадеда и отпустил куда-то в Рязанские земли»

      – Вот с тех пор и повелось, только раз в году мы его потомки, выковываем свой булат!

      – Какая красивая легенда – бесхитростно восхитился я.

      – Легенда, говоришь? – усмехнулся кузнец Петрович, – а вот это, ну-тко, посмотри! – и он бережно достал со дна железной шкатулки тряпицу, развернул её и положил мне на ладонь тонкую металлическую пластинку. По приятной тяжести и тускло – матовому желтому блеску, я сразу догадался, что это золото. Пластина была прямоугольная, сантиметров 5 на 11, на ней гордо расправив крылья, летел сокол-тетеревятник, кое, где в Сибири и поныне эту птицу зовут по старинке – кречет. По краям пластинки, шла скань, наподобие витой веревки, да было выбито чеканом два слова изящной арабской вязью.

      Я так и ахнул! Кому из вас доводилось вот так запросто держать пайзацу – самую сильную охранную грамоту, может даже самого Чингиз – хана?

      – Что это? – только и нашлись у меня слова.

      – А ты говоришь легенда! Как передают в нашем роду изустно, здесь написано: «Этому – доверие!» Знаешь, даже женщины наших семей не знали про эту пластину! – он бережно взял из моих рук древнюю семейную реликвию, завернул в тряпицу и положил на дно ларца.

      – Передам внуку, пусть он решает, что с этим делать!

      Ошарашенный происходящим, я ещё некоторое время сидел, ощущая на своих ладонях пыль прошедших столетий, но встрепенувшись, стал уговаривать Кузьму Петровича , сдать столь ценный предмет в музей.

      – Нет, покачал он головой, это наша охранная грамота и никто не смог отобрать её у нас, как никто и не узнал тайну нашего булата!

      – Так зачем вы все это мне рассказали? А вдруг я проговорюсь нечаянно, кому либо – вырвалось у меня.

      – Не проговоришься, мне немного осталось, а тайну булата терять не хочется, а пластинку, ты не волнуйся не найдут, не так искали, да не нашли. Вот это тебе, храни, владей – и он протянул мне самодельный нож и старые листочки бумаги.

      Матово блеснуло острое лезвие. Простой нож, который любой кузнец, запросто выкует, да хоть бы из тракторного клапана, в своей кузнице. Вот только по свинцово – серой поверхности