Молчание разлилось, как талая вода, – долгое, холодное и мелкое. Ждать ответа было бессмысленно, никто не знал, как они оказались за пределами Города, но они все стояли и смотрели на бурый дым, растекающийся скользкими тяжелыми струями между шпилями и сосульками скал. Потом Грехов потихоньку врубил двигатели и тронул машину с места. Сташевский, пытавшийся связаться со Станцией, с досадой махнул рукой и нахохлился в своем кресле. Наступило утро, и в атмосферу Тартара вторгалось обширное возмущающее электромагнитное поле звезды, мощность которого превышала скромные возможности станции связи их «Мастиффа». Только то обстоятельство, что за их движением следят глаза друзей, готовых прийти на помощь, и улучшало настроение. Правда, по всей видимости, у них объявились еще какие-то друзья, невидимые, но от этого предположения, наоборот, становилось тревожнее.
Танк наконец оставил позади циклопический гребень Кинжального хребта и выбрался на обширное плато Рубиновых Жил, иссеченное многочисленными трещинами. Трещины походили на борозды, нанесенные исполинскими граблями, они тянулись параллельно между собой по девять-десять трещин подряд, неглубокие и довольно правильные. Танк швыряло и раскачивало, кабине управления передавалась лишь малая доля толчков, но и от них становилось жутко. Хуже всех эти толчки переносил Молчанов, но терпел.
Порода плато отсвечивала голубым, иногда встречались целые поля искрящегося «хрусталя», при появлении которого начинал верещать счетчик радиации. Временами танк шел будто по дну огромной железной бочки – скрежет и визг камня сменялся гулким дробным грохотом. В таких местах тела людей наливались тяжестью, и Молчанов, заметив их недоумение, пояснил:
– Масконы.
Это были загадочные концентрации масс – масконы на жаргоне планетологов. Обнаруживали их по увеличению гравитационного поля.
Проехали голую пустынную местность, окруженную только близким размытым горизонтом. Край неба на востоке стал чисто оранжевым и светлел теперь на глазах, раскаляясь до желтого свечения. А на западе, куда ушла ночь, все еще стояла дымная фиолетовая темень.
Голубое плато с пятнами вкраплений, с редкими скалами в виде торчащих пальцев опускалось в большую котловину, дальний край которой терялся в дымке атмосферы. Где-то там, километрах в сорока, располагались две странные по форме впадины: След Ботинка и Второй След. В первой из них располагался один из крупнейших Городов планеты, а рядом с ним – корабль с коммуникаторами, конечная цель их пути… Можно было попробовать поймать волну маяка, ту самую, с «…Внимание! Выбрасываю…», но маяк был остронаправленный, для спецвызова, а мощности его боковых лепестков излучения едва ли хватало на пробивание здешней атмосферы на сорок километров.
Сташевский чуть оживился, почесал подбородок и сказал:
– Знаете, в тот момент… когда взорвался любопытник… а вы белые и тепленькие… правда, и я на грани беспамятства держался… – Он помолчал, хмыкнул.
– Не тяни,