– С добрым утром, Фёдор Никитич, – откашлявшись, хрипло сообщил я. – Самочувствие более-менее.
– Это и видно, – живо согласился Никитич. – Вы там в Столице, как я погляжу, оторвались от народных корней. Ты же, Лёха, вчера и бутылки внутрь не принял, а развезло тебя как с банки трёхлитровой. Или теперь молодежь такая слабая пошла? Хотя по нашим Барсовским вроде и не скажешь…
– Так жара же обалденная, – вяло бормотнул я дежурное оправдание. Почему-то не хотелось мне выглядеть в глазах отставного сторожа слабаком.
– А что жара? Вся наша жизнь – жара, – нараспев произнёс Никитич, снимая сковородку с огня. – Ладно, не бери в голову. Подрастёшь, научишься. Давай-ка лучше перекусим.
Неожиданно меня посетили суетные мысли, и провидец-Никитич сходу уловил их:
– Да здесь, здесь твоё хозяйство, – кивком показал он на сумку. – Вон на подоконнике торчит. Всё, как говорится, в целости. Ты пока на двор сходи, там у нас рукомойник, и вообще…
Что касается вообще, Никитич попал в десятку. Это было сейчас весьма кстати, и я немедленно последовал его совету.
Выйдя из обшарпанной будочки в конце участка, я отдался увлекательному процессу созерцания.
А поглядеть было на что. Утро стояло чудесное. Скоро оно сменится скучным зноем, задымит на улицах асфальт, задрожит, заструится прокалённый бешеными лучами воздух. Но пока ещё зыбкая свежесть не успела растаять, и ветерок едва заметно шевелил листву старых берёз, пятна солнечного света переливались на голубоватых досках крыльца – точно стая мелких рыбёшек резвилась в кристально чистой речной воде. Возле забора подмигивала красноватыми глазками сочная, спелая малина, картофельные заросли в огороде казались микромоделью тропических джунглей. И деловито жужжа, сновали повсюду пчёлы – опыляли, опыляли…
Сзади подошёл ко мне большой кудлатый пёс – явно дворянских кровей, поглядел вопросительно, мол, кто это такой пробрался на охраняемую территорию? Потом неожиданно ткнулся мне тёплой влажной мордой в ладонь. Признал.
– Тихо, Волчок, – выглянул из окна Никитич. – Свой это, свой! Ты не бойся, – кивнул он мне, – животина у меня смирная, не цапнет.
– Да мы уже вроде нашли контакт, – хохотнул я и потрепал Волчка за ухом. Тот благодарно заворчал, напрашиваясь на дальнейшие ласки.
Обещанный рукомойник обнаружился здесь же, возле крыльца, и вскоре, по-медвежьи урча от удовольствия, я обливал себя до пояса необыкновенно холодной (видимо, только что из колодца) водой.
– Ты особо не увлекайся, – позвал меня с крыльца Никитич. – Яичница стынет.
Посреди колченогого стола, поставленная на спиленный берёзовый кругляш, красовалась шипящая лесным котом сковородка. Яичница в ней фырчала, пузырилась и вовсе не думала остывать. Там же, на старой газете, обнаружилось