Впрочем, что Женя, что Кузьмич на восторженных фанатов смахивали мало. Вот Трибунал – там да, там колыхание белых риз, неизреченные глаголы… И еще – Музыка. Непонятная, невозможная, выворачивающая наизнанку мир. Слово Струны, значит. Это – было? Ну, тут объяснение простое – после допросов еще и не такое пригрезится. Когда тебя долго, методично, без какой-либо злости и даже с некоторой ленцой лупят бамбуковой тростью по голове, иного финала и ждать не стоит.
Ну ладно, Мраморный зал примем за глюк. А еще была снежная насыпь, лязгающий, словно нож гильотины, поезд. И снова из каких-то темных глубин выплыла эта музыка, невозможная и нереальная. Ее и музыкой-то назвать сложно. Ни мелодии в привычном смысле, ни ритма… Но все-таки музыка. Тоже глюк? Но тогда я был вполне здоров, меня две недели откармливали, точно спасенного из нацистского лагеря узника, надо мною хлопотали здешние врачи: и необъятный, смахивающий на индийского слоноголового бога Ганешу Степан Александрович, чьи похожие на сардельки пальцы поражали ювелирной точностью; и веселая, разбитная Виктория («Просто Виктория! Без отчества, Костя, без отчества! А то обижусь!»), при виде которой даже смешно и неловко было за свои болячки… Обременять прекрасную женщину такой ерундой…
Кстати, на ноги меня поставили быстро, даже фантастически быстро. В обычной больнице я бы с искореженной ногой пару месяцев провалялся… Или я и в самом деле слегка подвинулся после следственных процедур?
Бессмысленных, нелогичных… Всё, что только можно, черные маски выжали из меня в самом начале, но деловито продолжали обработку, словно надеясь на какое-то глубочайшее откровение. А может, развлекались просто?
Интересно, способны ли здешние ребята так развлекаться? Вот тот же благоприобретенный друг Женя – мог бы он, укрывшись под черной маской, взять в руки бамбуковую палку? Макал бы в мутную, вонючую жижу, держа мою голову за волосы? Причем на руке – предусмотрительно надетая резиновая перчатка…
О чем это я? Здешний народ, конечно, небезгрешен, но нормальные ведь все люди! Эти черную маску не наденут. Хотя тоже «Струна». Под одну музыку балдеют…
А ведь слабая тень этих звуков коснулась уже и меня – в кабинете Кузьмича, когда пили коньяк. И еще странность – как это я не смог прочитать текст, под которым оставил подпись? Чтобы я, придирчивый и осторожный я, подписывал бумаги не читая? Да никогда! Но факт остается фактом – текст от меня попросту спрятался. Точно так же, как в Мраморном зале – лица членов Трибунала. Точно невидимую пленку повесили… Прозрачную – и в то же время искажающую…
Наверное, и этому есть объяснение. Пусть не лежащее на поверхности, пусть цепочка причин и следствий прячется во тьме, но ни к чему умножать сущности.
Вот и случай с телефоном при желании тоже тянет на магические заморочки, хотя, если вдуматься, все довольно рационально. А хорош бы я был, поверь в чудо… А может, зря не поверил?
…Август, теплый и сухой август,