Петров прятал сбитые в кровь греблей руки при Невельском из гордости, не желая показать ему, как выполнял его приказание, чего это стоило.
– Николай Константинович плавает очень хорошо, – заговорил Парфентьев. – Да как-то ловко. Я так не умею. А как шъемку чишто ведет! Мы дружно ш им жили. Я поварил. «Это тебе не шынок?» – шпрашивали гиляки.
– Рыба не ждала – пошла. Вон как ее слыхать! – воскликнул Конев.
– Все в командировках! И бочек у нас нет, – ответил Невельской. – Как мы ее будем хранить? На ветру вялить?
– Мало важности, что мичмана и поручик в командировках! – сказал Подобин.
– Соль у нас есть. Можно в кадки долбленые, – заметил Кир.
– Пусть бы Парфентьев артель составил, – продолжал Конев, – матрос будет грести на лову, а как закидывать – не знает. Привык к казенному пайку.
– Послушайте нас, Геннадий Иванович! – подтвердил Конев.
Невельской подумал, что в самом деле его отважные мальчики-офицеры бессильны без Кира, Семена, Березина и матросов. И люди эти не только исполнители, но, по сути, тоже хозяева дела. Все чаще они присутствовали при принятии важных решений и свободно подавали свой голос. Никогда не говорили лишнего, советы их верны, точны, они привыкают к здешней жизни быстрей офицеров. Бошняк – прекрасный юноша, смелый и энергичный. Но если бы не Семен, что бы он сделал на Ухтре?
– А как вы Николаевский пост нашли? – спросил капитан у Петрова.
– Нужника нет, – отвечал офицер. – За одно этого мерзавца Салова наказать надо! С Николая Константиновича спроса нет, он дитя.
– Вы находите?
– У вас в Николаевске заведено, ваше высокоблагородие, что команда по вечерам пляшет и веселится, а живут как? Пляшут, а женщины ходят в мороз сорокаградусный… Какое этот мерзавец право имел! Рук нет? Двадцать человек! Помещение отвратительное – сырость. И как новую казарму строят, мне не по душе.
– А вы взялись бы построить здесь город, если бы я назначил вас начальником поста?
– Во всяком случае, таких безобразий у меня не было бы. Вот вы просили прямо подавать свое мнение. Извольте!
Утром Конев зашел голый в реку, бил кетин и выбрасывал на берег, порол, ел икру и угощал товарищей.
– Большое богатство, Геннадий Иванович!
Завтракали икрой, ухой из кеты и кетой, жаренной на вертеле кусками.
– Из нее, как из свинины, обед. Правда? Сытно!
– Вон еще идет… Давай живо! – вскочил Подобин, оба матроса, босые, побежали на мель с палками. Кета пошла, вышибая столбы брызг, вилась, толкаясь тучной тушей о песок.
– Хрясь! – с восторгом кричал Конев.
Он думал, что хорошо бы женить Андриана на гилячке, завести кумовство с гиляками.
…В лимане шли под парусом, когда завиднелась