После чего решительно объявляю политическое кочумалово. Конечно, только Бог всегда располагает, а я в данный момент дознания всего лишь предполагаю, что если б наконец-то весь наш народ перевели с устных показаний на письменные, то в нем с ходу стало бы больше писателей, чем читателей. Потому что, если хотите знать мое мнение, из предварительного следствия обозримей, чем со свободы, видны основные очертания Страшного суда, по сравнению с которым нарсуд – это же смешно… это меньше того же микроба на фоне, допустим, слона. Заодно произошел бы исторический обгон вражеской Америки и всех стран Евросоюза хотя бы по писательству, а то и по правописанию истин. Поэтому, как это происходит на пляже, чтоб далеко не летать, в Греции, – поэтому официально спрашиваю у политологии всяких Глоббов и Павловских: хули уж терять время? Забыли эту тему.
Продолжая политически кочумать, возвращаюсь к описанию противозаконно текущего моего дела. Я, добавляю письменно Валяеву, находясь в плену у душманства, молчал. Ни одной военной тайны врагу не выдал – это для меня святое – кроме той похабной тайны, что наш замполит является пассивным гомсомольцем и после отбоя пидарасит с активным начкухней кавказской, конечно, нации, которая после еврейского свала заняла все теплые местечки, где можно, а где и нельзя. Но это фаллос с вами, гады народа, как выражались древние греки. Век не забуду нашего историка, классного руководителя и к тому же алкаша, пиво бадаевское с которым выпивали на уроках.
– Хорошо, Жыднов, – не умолкал Валяев, настырно оскорбляя все мои нацгены, никакой не замаранные индородностью, – упирайся, плюгавый ублюдок, я тебя все равно воткну после суда в такую зону, где ты, хранитель бандитских тел обоего пола, от звонка до звонка не слезешь с халабалы извращенцев в особо опасных для общества размерах.
Я Валяеву не раз солидно давал знать, что это довольно пустое дело – грозить мужику решеткой, а хрену эрогенной зоной. Ко мне в плену порядочней относились, чем он, хотя в общем-то принудили поменять веру отцов на временное коленопреклонение перед тамошним исламом.
То есть Валяев зверски принуждал меня дать показания на пацанов, взявших ювелирку, но якобы под моим началом изнасиловавших хозяйку бизнеса, племянницу местного УВД. Это дело как глухо висело на ментовке, так и продолжает висеть, подобно нестираным кальсонам моего с женой соседа по балкону. Не буду отвлекаться от существа дела.
Три дня один раз я молчал, чем, честно признаюсь, пытался образовать в бессердечном следователе Валяеве хоть какой-нибудь обширный инфаркт.
Потом задаю ему вопрос:
– Тогда