Откровение. «Не судите, да не судимы будете…». Елена Бурунова

Корсеты. Пояса для чулков. Сами чулки. Всё такое женственное. О, если бы я могла передать всю палитру эмоций от прикосновения к этим вещам. Это невозможно описать. Это надо прочувствовать. Всё-таки качество до революции в России было лучше. А может и не в России. Все эти жутко дорогие атрибуты женской красоты когда-то носила Есфирь Исааковна. Мой восторг сменился интересом, когда среди одежды я увидела альбом для фотокарточек. Он лежал в стороне на платьях. Видно, старушка часто его смотрела. Удел всех пожилых одиноких людей вспоминать своё прекрасное прошлое. Прошлое, в котором кроме тебя есть ещё десятки родных людей. В настоящем у бабушки Есфирь никого не было. Наверное, время забрало всех, кто был ей дорог. Единственный человек, кому она была не безразлична – это я.

      – Можно?

      Неловко спросила я. Всё-таки не каждого захочешь впустить в давно ушедший мир.

      – Да. – Разрешила она. – В старости мы вспоминаем свою жизнь. Рассказываем о ней своим детям или внукам. У меня никого нет. Вот уйду, и никто не будет знать, кто я и как жила. Моя жизнь канет в небытие. Будто меня и не было. С годами этого боишься больше самой смерти. Может, хоть ты вспомнишь обо мне. Я буду жить в твоих воспоминаниях.

      Она сама достала альбом. Есфирь Исааковна села на лавку возле стола. Я примостилась рядом. Не подвижно мы просидели ещё пару минут. Она всё ещё не решалась открыть альбом.

      Я слышала, как трещат поленья в печке. Как скребётся мышь под полом. Негодник Васька тёрся об мои ноги и ухо не вёл в ту сторону. Я слышала ровное дыхание бабушки. Я видела, как её пальцы побелели. Они с силой вжались в обтянутую бархатом обложку фотоальбома. Это даже не смог скрыть тусклый свет. Она боялась впустить меня так близко в своё прошлое или просто не хотела заново пережить боль от воспоминаний.

      – Здесь не все фотокарточки. – Наконец-то нарушила она тишину.

      – А где они?

      – У семьи моего брата в Полоцке. – На щеке бабушки блеснула маленькая слезинка. – Я умерла для своей семьи и своего народа.

      Ещё с детства я заметила, что сенненские евреи избегают её. Они называли бабушку Есфирь «гишмате». Её всегда обходили стороной. Даже на самые тяжёлые роды не звали. А она была лучшей акушеркой. Ни один дипломированный медик в Сенно не мог с ней сравниться.

      Когда Есфирь Исааковна открыла альбом, я не смогла удержаться и ахнула. Подумать только, как же она была красива. Чёрные волосы, убранные в высокую причёску, редкими прядями спускались на точёные плечи. Глаза! Я всегда смотрю на глаза. Фотографии прошлого века и моей эпохи были черно-белые, но даже этот контраст смог передать их глубину и выразительность. Прямой нос. Полные губы. Тонкая шея. Изящные линии плечиков. Пышная грудь. Всё это подчёркивало платье с низким декольте по той моде.

      Молодая Есфирь сидела на стуле с высокой спинкой. Локоть её руки чуть касался ободка спинки. Рядом стоял мужчина. Не менее красивый и статный в форме